Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы - Алим Хусейнович Ульбашев

последних, данная заповедь не просто важна сама по себе, а тесно связана с другими библейскими запретами (не убий, не кради, не произноси ложного свидетельства и так далее). Дело в том, что за многими преступлениями, как правило, стоит корыстный мотив или человеческая зависть к чужому счастью. Ведомые низменными чувствами, люди встают на тропу преступлений.

Хорошо известна история дружбы и вражды Кирилы Петровича Троекурова и Андрея Гавриловича Дубровского (роман «Дубровский» Александра Пушкина). Нелепая ссора приводит к взаимным обидам и недомолвкам. Троекуров даже думает «учинить нападение на Кистеневку (так называлась деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика в его усадьбе»[133]. Но вскоре он, не отказываясь от цели доставить неприятности бывшему приятелю, выбирает новое и более коварное средство борьбы. Дубровский будет разорен, но только с соблюдением законных процедур («В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение»[134]).

Троекуров нанимает мелкого чиновника Шабашкина, который должен помочь ему с юридической стороной задуманного плана. Тот заверяет помещика-самодура: «Извольте действовать по законам, и без всякого сомнения получите ваше совершенное удовольствие»[135]. Так начинается судебная тяжба. Шабашкин выясняет, что деревня Кистеневка со всем поместьем Дубровского раньше принадлежала отцу Кирилы Петровича и тот продал ее отцу Андрея Гавриловича. Однако все документы, подтверждающие куплю-продажу (купчая), сгорели во время пожара, и теперь у Андрея Гавриловича не осталось никаких доказательств законных прав на имущество.

Пушкин обращает внимание на непривычную быстроту, с которой действовали судьи, рассматривавшие дело. И эта деталь тоже весьма показательна из-за своей нетипичности для медлительной, неповоротливой бюрократической машины. Более того, когда Троекуров вошел в помещение суда, аж «[ч]лены [суда] встретили его с изъявлениями глубокого подобострастия, придвинули ему кресла из уважения к его чину, летам и дородности»[136].

Суд, выслушав объяснения сторон, спешно принимает решение в пользу Троекурова и отбирает Кистеневку у Дубровского.

В скором времени Андрей Гаврилович умирает. Кистеневка окончательно переходит в руки Троекурова, а в округе появляется разбойничья шайка, за которой, как потом выяснится, стоит сын Дубровского, желающий отомстить Троекурову.

В этой истории перед нами предстают гражданско- и уголовно-правовые вопросы, которые с особой внимательностью освещает сам Пушкин.

Так, в решении суда сказано: «…оное имение, по показанию старожилых людей, было у гг. Дубровских несколько лет в бесспорном владении, и из дела сего не видно, чтоб со стороны г. Троекурова были какие-либо до сего времени прошения о таковом неправильном владении Дубровскими оного имения»[137]. Фактически Пушкин говорит о проблеме приобретательной давности.

Еще в древнерусском праве, включая обычное право и положения Псковской судной грамоты, считалось, что после пятилетнего пользования землей у владельца возникает право собственности[138]. Иными словами, если человек находил заброшенный земельный участок и не знал наверняка, что участок принадлежит другому лицу, то через пять лет беспрерывного пользования, обработки и засевания этой земли он, то есть новый владелец, и признавался собственником.

После присоединения псковских земель к Московскому княжеству институт приобретательной давности постепенно забывается русскими юристами. Лишь в 1832 году, то есть незадолго до написания романа «Дубровский» (1833), в российском законодательстве появляется понятие давности владения, для которого необходимо десять лет открытого и непрерывного пользования землей[139].

К слову, схожие нормы существуют и в нынешнем законодательстве России: право собственности в силу приобретательной давности возникает в отношении недвижимого имущества в течение пятнадцати лет, а для иного имущества применяется сокращенный пятилетний срок давности (234-я статья Гражданского кодекса).

Нет никаких сомнений, что Пушкин, будучи человеком образованным и следящим за общественно-политическими событиями, не мог не знать о подготовке реформы по возвращению в российское право положений о приобретательной давности. Достаточно скучный для обывателя юридический вопрос используется Пушкиным филигранно и позволяет усилить драматизм всего сюжета.

Дубровские приобрели Кистеневку, когда Андрей Гаврилович был еще совсем ребенком («он в то время был в совершенном малолетстве и после смерти его отца таковой крепости (сделки. — Прим. авт.) отыскать не мог»[140]). В свою очередь, спор между Андреем Гавриловичем и Кирилой Петровичем разгорается, когда оба их родителя, заключившие сделку, давно умерли, да и сами они не так молоды и воспитывают собственных детей. Очевидно, что с момента, как Дубровские приобрели Кистеневку, прошло больше десяти лет. Более того, свидетели по делу, окольные жители, подтвердили под присягой, что семья Дубровских живет в Кистеневке больше семидесяти лет[141].

Требование Троекурова никак не могло быть удовлетворено справедливым судом, даже несмотря на то, что у Дубровского не сохранились документы, подтверждающие куплю-продажу. Судебное решение поражает вопиющей несправедливостью. Власть, которой обладает Троекуров над судьями, позволяет ему встать над законом. Его поведение в отношении Дубровского в равной степени нарушает как законы нравственные, так и государственные.

Принятое решение — не результат судейской ошибки или случайности. В романе рассказывается, как готовился к судебному разбирательству Шабашкин, «стращая и подкупая судей и толкуя вкривь и впрямь всевозможные указы»[142]. В свою очередь, Дубровский, не сомневавшийся в собственной правоте, отнесся к подготовке к процессу спустя рукава и толком не удосужился представить дополнительные доказательства в суд.

Обстановка в суде, которую столь красочно описал Пушкин, демонстрирует, что судебные палаты не всегда оказываются местом, где по-настоящему охраняются права граждан. В тех случаях, когда свобода и независимость судей сломлена, суд, подобно старой плотине, рушится под напором накопившейся грязной илистой воды и открывает путь алчности и коварству Троекурова, обрекая Дубровского на верную погибель.

«А СУДЬИ КТО?»

Возвращаясь к разговору о причинах, по которым русские писатели так суровы к судьям и всем тем, кто должен вершить закон, стоит обратить внимание на одно обстоятельство.

В прошлом в среде европейских юристов была популярна фраза, произносимая всегда на французский манер: Il y a des juges à Berlin, то есть «в Берлине есть судьи». Она означала веру в то, что справедливость обязательно можно отыскать, даже если для этого придется пройти долгий путь и дойти до самых опытных и знающих судей, заседающих где-нибудь в далеком Берлине. В России, напротив, никогда не верили в собственные суды, а главное — в судей. Об этом красноречиво свидетельствуют народные пословицы: «Закон — что дышло: куда повернешь — туда и вышло», «Не бойся суда, бойся судьи», «Суд прямой, да судья кривой». Поэтому о справедливости либо молили Бога, либо шли на поклон к государю. Вероятность, что Бог или царь услышат молитвы несчастных просителей, была всегда выше, чем надежды на закон.

Стали крылатыми слова из «Горе от ума» Грибоедова:

А судьи кто? — За древностию лет