Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

должен иначе относиться к еврейским погромам, т.е. приветствовать их. После этого Марков восклицает — «Я русский!» Попытка воинствующего антисемита А. Маркова говорить от лица всего русского народа, как это всегда делали все черносотенцы, — является преступлением. Я утверждаю это как историк, посвятивший всю свою жизнь изучению истории русского народа с древнейших времен. Кстати, А. Марков (написавший в свое время поэму о В. И. Ленине), вероятно, хорошо знает, что Е. Евтушенко является далеко не первым «ненастоящим русским», придерживающимся столь ненавистных ему, Маркову, взглядов. Спрашивается, кто же после этого «пигмей»?

И еще одно я знаю очень твердо: если бы г-н Марков стал развивать свои «патриотические» взгляды у нас в ополчении в 1941 году перед теми «российскими стрижеными ребятами», память которых он берется защищать, — они отнеслись бы к нему, как к фашистскому агитатору, даже если бы он эти взгляды прикрыл парочкой антифашистских фраз, как он это делает в своем ответе.

Возмущение клеветой Маркова на русский народ вызвало к жизни то стихотворение, которое я Вам посылаю. Я не уверен, что его можно и нужно печатать. Но если его прочитают г-н Марков и иже с ним, я буду рад[690].

Самому Евгению Евтушенко, по большому счету, плевать было на эту возню. Поэма «Бабий Яр» — именно она! — принесла ему поистине всемирную известность и даже славу. В его неоднократных, начиная с 1963 года, номинациях на Нобелевскую премию «Бабий Яр» и ее резонанс — неизменно основной аргумент. Ее перевели теперь уже на 72 языка, не считая музыкальных, а среди ее первых переводчиков — великий Пауль Целан.

Свой переводчик нашелся для поэмы даже у чекистов из ФБР, тупо «пасших» поэта во время его триумфальных туров по США[691]. Рассекреченное недавно 400-страничное (sic!) досье на Евтушенко весьма порадовало бы их коллег-интеллектуалов из КГБ: ФБР держал поэму «Бабий Яр» за психологическое оружие в борьбе с СССР и американскими коммунистами[692]. Спецагент ФБР Баумгартнер сообщал о «лютых нападках» на поэта в СССР и всерьез сравнивал их с травлей Пастернака. К своей записке он приложил перевод поэмы, выполненный нью-йоркским отделением ФБР, с соответствующим предисловием: так что Евтушенко почитывал не только Андропов, но и Гувер, директор ФБР.

А в 1983 году, спустя 22 года после первопубликации в «Литературке», реабилитации удостоился и текст стихотворения — в его первоначальной редакции.

Автограф стихотворения Евтушенко еще в 1969 году продал на аукционе в Лондоне за 320 фунтов стерлингов: анонимный покупатель передал его в библиотеку Иерусалимского университета, она же Национальная библиотека Израиля[693].

Венцами же бытования самого стихотворения стали 29 сентября 1991 года и 15 ноября 2007 года. В эти дни Евтушенко читал свой «Бабий Яр» — в его первоначальной редакции — в двух примечательных местах: в Киеве, на открытии «Меноры» — того самого памятника, что над Бабьим Яром отныне есть, — и в Яд-Вашеме[694].

1962. Шостакович: дуэт с Евтушенко

9 ноября 1943 года Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906-1975) написал Эренбургу:

Если Вы будете свободны 10-го ноября, то выполните мою большую просьбу: сходите в Большой зал консерватории и послушайте мою 8-ю симфонию[695].

Просьбу Эренбург выполнил, после чего записал в дневнике:

Я вернулся с исполнения потрясенный: вдруг раздался голос древнего хора греческих трагедий. Есть в музыке огромное преимущество: она может, не упоминая ни о чем, сказать все[696].

Как знать, возможно, концерт, состоявшийся вскоре после освобождения Киева, наложился и на это, — столь важное для Эренбурга, — событие, сказав о нем то самое всё!

Сам Шостакович впервые побывал в Бабьем Яру в 1955 году — сам, один, никого не предупредив и никого не взяв в провожатые[697].

Неожиданное для всех появление в сентябре 1961 года стихотворения Евтушенко с его драматизмом, напором и гражданской позицией наложилось на этот визит.

Номер «Литературки» со стихотворением Шостаковичу в ленинградскую гостиницу принес его старый друг Исаак Давыдович Гликман. Стихотворение поразило и Шостаковича, став глубоким душевным переживанием, вдохновившим уже его самого на сочинение «Тринадцатой симфонии»[698]. Он писал:

Многие слышали о Бабьем Яре, но понадобились стихи Евтушенко, чтобы люди о нем узнали по-настоящему. Были попытки стереть память о Бабьем Яре, сначала со стороны немцев, а затем — украинского руководства. Но после стихов Евтушенко стало ясно, что он никогда не будет забыт. Такова сила искусства[699].

Шостакович начал сочинять еще в начале 1962 года, а в конце марта он позвонил Евтушенко. Назвал свое имя, представился, но доверия к себе у жены Евтушенко не вызвал: «Вечно тебе звонят какие-то наглецы. Сейчас позвонил кто-то, назвал себя Шостаковичем...»

Но это был действительно он — и со смиренной просьбой разрешить ему сочинить одну, как он выразился, «штуку» на стихи о Бабьем Яре. Штука, впрочем, была уже сочинена: в первом изводе симфонии фигурировал текст лишь одного стихотворения — собственно «Бабьего Яра»[700]. При этом композитор согласовал с автором и внес в текст две микроскопические поправки:

Евтушенко, 1961 Евтушенко и Шостакович, 1962 Но надо, чтоб друг в друга мы смотрели Не бойся. Это гулы самой весны Мне надо, чтоб друг в друга мы смотрели Не бойся. Это гул самой весны

Но вскоре Шостаковичу на глаза попался свежий сборник стихов Евтушенко «Взмах руки» (1962), и в нем он увидел материал для развития своей «штуки». Заинтересовали его четыре стихотворения из сборника — «Юмор», «В магазине», «Страхи» и «Карьера», причем текст одного из них, «Страхи», устроил его не полностью, и он даже попросил Евтушенко доработать текст, что тот и сделал[701].

По свидетельству Максима, сына Дмитрия Шостаковича, отец считал Евгения Евтушенко «очень сильным поэтом, поэтом большой гражданской направленности... Он считал, что главное в его творчестве — голос правды, сильный голос правды, вот такого глашатая правды. И он привлек внимание Шостаковича, он очень любил этого поэта»[702].

Дат завершения работы над 13-й симфонией несколько. Во-первых, даты работы над тем, что композитор называл «вокально-симфонической поэмой», т.е. работой единственно с текстом «Бабьего Яра». На клавире это 27 марта, а на партитуре — 21 апреля 1962 года (в эскизах — 23 марта)[703]. Но замысел практически сразу разросся в масштабную симфонию, с привлечением еще нескольких стихотворений Евтушенко. В симфонии «симфоническая поэма» — лишь одна из ее частей, по