Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

С другой стороны, антирабовладельцы увидели его в новом свете — как крестоносца, выступающего против навязанной Канзасу прорабовладельческой конституции, как неутомимого борца, который с огромным трудом блокирует агрессию со стороны бабок и рабовладельцев из своей собственной партии. Уильям Х. Сьюард, лидер республиканцев в Конгрессе, тесно сотрудничал с ним, Хорас Грили хвалил его; республиканцы в Конгрессе надеялись на него как на лидера в борьбе с силами Лекомптона.[582] Спустя четыре года после того, как он получил своё уникальное прозвище в «Обращении независимых демократов», Дуглас, казалось, был в сильной позиции, чтобы взять на себя командование антирабовладельческими силами.

В некоторых отношениях эта потенциальная возможность представляется реалистичной даже в исторической перспективе. Есть свидетельства того, что Дуглас в своих частных и личных мыслях был противником рабства. Сказать это — не значит утверждать, что в нём кипели стремления к улучшению участи негров. Напротив, он, казалось, из кожи вон лез, чтобы выразить некое бездушное презрение к неграм, как к людям, с которыми он не признавал никакого родства. Его тонко завуалированное презрение к рабству, похоже, отражало в первую очередь ощущение того, что это довольно убогий, непривлекательный институт, недостойный такого прогрессивного общества, как Соединенные Штаты.[583] Таким образом, не особо заботясь о рабах и не считая, что вопрос рабства стоит политического кризиса, Дуглас все же считал ограничение рабства желательным и думал о народном суверенитете как об эффективном средстве, с помощью которого можно ограничить рабство, не вызывая постоянной борьбы в Конгрессе.

Для человека с подобными настроениями событий 1857 и 1858 годов могло оказаться достаточно, чтобы в корне пересмотреть свои взгляды. Мало того, что рабовладельцы перестарались и попытались извратить народный суверенитет, навязав прорабовладельческую конституцию зарождающемуся штату Канзас, так ещё и главный судья Роджер Б. Тейни в решении по делу Дреда Скотта уничтожил народный суверенитет, отрицая, что законодательный орган территории может вообще исключить рабство. Таким образом, Дуглас оказался вовлечен в подрывную борьбу внутри собственной партии и был вынужден искать способ свести на нет действие мнения Тейни, не показавшись при этом отрицающим авторитет суда. Многие в такой момент могли бы отказаться от доктрины народного суверенитета и искать средство, с помощью которого можно было бы перейти в лагерь противников рабства. Особенно если перед ним, как перед Дугласом, стояла необходимость переизбираться в Сенат по преимущественно антирабовладельческому округу в Иллинойсе, где на него нападали как демократы из администрации, так и антирабовладельческие республиканцы.

Но Дуглас, при всём своём тактическом оппортунизме, при всём своём общении с баловнями, при всём своём презрении к моралистам в политике, был глубоко привержен определенным позициям, которые стали для него принципиальными. Он считал, что целостность Союза важнее решения вопроса о рабстве, но в любом случае эти два вопроса не являются несовместимыми, поскольку вопрос о рабстве может быть вынесен за рамки национальной политики и решен на уровне местного самоуправления. Кроме того, он считал, что местное самоуправление — это самая истинная форма демократии.[584] Следовательно, и демократия, и Союз будут спасены путем локализации вопроса о рабстве, и если Верховный суд будет препятствовать его локализации, он должен будет найти способ обойти эти препятствия. Короче говоря, Дуглас решил отстаивать главную идею народного суверенитета. Он защищал её против рабовладельцев во время Лекомптонского конкурса; теперь он будет защищать её против республиканцев во время сенаторского конкурса.

Позиция Дугласа имела важные последствия как для демократов из администрации, так и для республиканцев. Его попытка переизбраться на основе, которую отвергли и Верховный суд, и южные демократы, была попыткой захватить контроль над демократической партией на Севере и, опираясь на эту базу, бросить вызов южным демократам.

Доминирование в партии, которое неуклонно росло с момента поражения Ван Бюрена на выборах в 1844 году. Демократические завсегдатаи не могли не видеть, что раскол в партии, начавшийся с борьбы в Лекомптоне, либо завершится поражением Дугласа в Иллинойсе в 1858 году, либо дойдет до кульминационной схватки на национальном съезде в 1860 году. Поэтому Бьюкенен и хранители партийной машины решили победить Дугласа и не остановились перед мерами, которые помогли бы иллинойским республиканцам в ходе кампании.[585]

С другой стороны, республиканцы должны были решить, стоит ли выступать против сенатора, который, хотя и был демократом, стал незаменимым лидером в борьбе за Лекомптон. Многие восточные республиканцы считали, что их партия должна помочь Маленькому гиганту в его нелегкой борьбе с Бьюкененом. Если иллинойские республиканцы собирались выставить против него своего кандидата, им следовало убедить лидеров восточных партий в том, что антирабовладельческие взгляды Дугласа в корне отличаются от республиканских, и что они выступают против него не из чисто партийных соображений.

Республиканцы, конечно же, решили оспорить результаты выборов. Они официально выдвинули своим кандидатом в Сенат Авраама Линкольна, бывшего вига из Спрингфилда, который один срок проработал в Конгрессе в 1845–1847 годах, но никогда не был заметен в национальной политике. Люди, знавшие его, понимали, что Линкольн — находчивый человек, обладающий способностью к запасной и мускулистой логике, которая в полной мере проявилась во время предвыборной кампании.

Результатом стало одно из самых важных интеллектуальных обсуждений вопроса о рабстве, которое происходило на протяжении трех десятилетий почти непрерывных споров. Большая часть дискуссий аболиционистов сегодня кажется неинтересной, потому что сводилась к обличению греха, а большая часть дискуссий политиков кажется ещё более бесплодной, потому что они не касались непосредственно рабства, а фокусировались на таких юридических моментах, как полномочия территориального законодательного органа. Но Линкольн и Дуглас спорили о том, что Америка должна делать с рабством, и именно это придает особое историческое значение поединку между ними. Однако следует добавить, что даже в их случае было много банальностей и повторений, и хотя дебаты были знамениты с тех пор, как их провели, иногда они были знамениты не по тем причинам. Прежде чем добраться до сути дебатов, необходимо преодолеть целый пласт фольклора.

Линкольн и Дуглас вели активную предвыборную кампанию в 1858 году. Линкольн произнёс шестьдесят три речи, Дуглас утверждал, что произнёс сто тридцать.[586] Кроме того, в следующем году оба мужчины выступали в Огайо, и хотя они не встречались на одной платформе, они отвечали на аргументы друг друга, как на дебатах, и продолжали оспаривать некоторые моменты, впервые разработанные во время кампании 1858 года.[587] Таким образом, случаи, когда эти двое встречались в личном противостоянии, были лишь частью гораздо более масштабной операции. Но 24 июля Линкольн предложил Дугласу в письме, чтобы они «разделили время и выступали перед одними