Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

днём послания Стэнтона к законодательному собранию Канзаса, он издал приказ о снятии Стэнтона с должности исполняющего обязанности губернатора. Но из-за времени, необходимого для связи с Канзасом, Стэнтон оставался на своём посту ровно столько, чтобы подписать рекомендованный им законопроект.[563]

Стремительный ход событий продолжался. На следующий день после послания президента Дуглас выступил в Сенате и обрушился на политику Бьюкенена в длинной, бесстрастной речи, которую некоторые обозреватели сочли лучшей из всех, что он когда-либо произносил в Конгрессе. 15 декабря Уокер направил президенту длинное письмо, в котором отстаивал свой собственный курс, упрекал Бьюкенена в отказе от своих первоначальных позиций и предлагал подать в отставку, которая была с укором принята.[564] 21 декабря в Канзасе прошло голосование на выборах, назначенных Лекомптонским съездом. Свободные сторонники воздержались, и официальные результаты показали 6226 голосов за Лекомптонскую конституцию с рабством и 569 голосов за конституцию без рабства. Сразу же были выдвинуты обвинения в мошенничестве, которые впоследствии во многих случаях оказались обоснованными.[565]

4 января в Канзасе прошло ещё одно голосование, на этот раз на выборах, назначенных законодательным собранием. Теперь настала очередь сторонников рабства воздержаться, и новый губернатор сообщил о 10 226 голосах против Лекомптона, 138 за него с рабством и 24 за него без рабства.[566] По оценкам Уокера, в голосовании участвовало 24 000 человек, и суммарные результаты этих двух опросов подтвердили относительную точность его оценки. Результаты показали, что большинство жителей Канзаса были против Лекомптона.

Бьюкенен, тем не менее, мрачно шёл вперёд. При этом он задействовал все ресурсы сорокалетнего политического опыта. Он, конечно, тщательно опросил Конгресс и знал, что уверен в Сенате. Там у демократов было большинство в 14 голосов, и максимум три северных демократа могли последовать за Дугласом в оппозицию. В Палате представителей все было бы гораздо сложнее.

Для этого требовалось 118 голосов, а он мог быть уверен только в 100. Чтобы получить дополнительные 18, придётся потрудиться, но демократы были в большинстве, имея 128 голосов против 92 у республиканцев и 14 у американцев, и если многие северные демократы казались неохотными, существовали средства, с помощью которых можно было перехватить несколько шальных голосов. Администрация могла регулярно применять партийный кнут, подкрепляя его покровительством сторонников и угрозами увольнения для друзей тех, кто дезертировал. Существовали правительственные контракты, всевозможные комиссионные и даже наличные деньги. Были и светские приманки: званые обеды, спиртное и женское обаяние. Ни одно из этих орудий не останется неиспользованным в ближайшие месяцы. Это было неприятное дело, требующее крепких нервов, но оно многого стоило бы, если бы вечный канзасский вопрос был решен.[567]

Тактические соображения Бьюкенена были здравыми, и он небезосновательно полагал, что может победить. Он вел борьбу проницательно и умело. Его основная ошибка — часть основной дилеммы — заключалась в том, что он не понял, насколько сильно пострадает северное крыло демократии даже в случае победы, и не осознал, какой страшный урон понесут его сторонники на севере, если поддержат его в этом вопросе.[568]

Дебаты по этому вопросу велись с момента созыва Конгресса, но настоящая борьба началась 2 февраля, когда Бьюкенен направил в обе палаты конституцию Лекомптона с посланием, в котором настоятельно призывал принять её, осуждал свободных сторонников Канзаса за поддержание незаконного правительства и глупо утверждал: «Канзас… в данный момент является таким же рабовладельческим штатом, как Джорджия или Южная Каролина». Это послание положило начало титанической борьбе, полной напряжения и драматизма. В течение нескольких недель внимание всей страны было постоянно приковано к этому вопросу. Обе стороны прилагали героические усилия, бросая в борьбу все свои ресурсы ораторского таланта, парламентского мастерства и политической хватки. Обе стороны оказывали огромное давление на своих приверженцев. Филибустеры, поздние заседания и драки на полу знаменовали собой ход борьбы. Близость и неопределенность разногласий добавляли много волнения. Например, при критическом голосовании по отправке законопроекта на конференцию спикер нарушил равное соотношение голосов — 108 против 108. В течение нескольких недель в Палате представителей каждое голосование было настолько близким, что результат оставался неопределенным до самого конца поименного голосования.[569]

Во многих отношениях это был снова 1854 год. Вновь избранный президент, обладающий всем тем влиянием, которым обладает новый президент, из-за своих южных симпатий был вынужден поддержать законопроект, который вызывал серьёзные возражения у северных членов его собственной партии. Вновь последовал партийный бунт, который снова привел к ожесточенной политической битве, вошедшей в анналы партийных войн. И снова администрация одержала верх в Сенате, но столкнулась с более длительной и трудной борьбой в Палате представителей. В Палате представителей снова выступал Александр Х. Стивенс из Джорджии, и Бьюкенен рассчитывал, что ему удастся собрать недостающие голоса, как он блестяще преодолел дефицит в двадцать один голос в 1854 году.[570] В очередной раз дорогостоящая борьба нанесла огромный ущерб партии большинства и практически уничтожила администрацию, которая её инициировала.

Наряду с этими сходствами были и два важных различия. Во-первых, Стивен А. Дуглас, ранее возглавлявший в Сенате администрацию, теперь стал лидером оппозиции. Та же неутомимая энергия, та же беспримерная готовность и находчивость в дебатах, которые привели к победе Канзас-Небраску, теперь были направлены на поражение Лекомптона. Если Бьюкенен не мог столкнуться с восстанием южан, выступив против Лекомптона, то Дуглас не мог столкнуться с враждебной реакцией Иллинойса и Севера в целом, если бы поддержал его. Таким образом, Конгресс представил новое зрелище. День за днём Дуглас голосовал на одной стороне с Чейзом, Уэйдом и теми, кто в 1854 году обращался с ним, как с Антихристом. Более странного политического сожительства никто никогда не видел, но в течение некоторого времени всерьез считалось, что Дуглас может стать республиканцем. Некоторые из восточных республиканцев, в особенности восточные, поддержали идею его поддержки и привлечения в партию. Генри Уилсон верил, что Дуглас присоединится к республиканцам, и хвалил его как «имеющего больший вес для нашего дела, чем любые десять человек в стране». Гораций Грили, при всём своём идеализме, теперь заявлял: «Республиканский стандарт слишком высок; нам нужно что-то практичное». Его идея практичности заключалась в том, чтобы поддержать Дугласа на предстоящих выборах в Иллинойсе. Он обратился к Дугласу в Вашингтоне, и его газета «Трибьюн» стала преувеличенно восхвалять Дугласа. До конца жизни он считал, что поддержка Дугласа была бы разумной стратегией республиканцев. В Массачусетсе Натаниэль П. Бэнкс призвал республиканцев Иллинойса «поддержать» Дугласа. В Вашингтоне уже 14 декабря Дуглас обсуждал с Энсоном Берлингеймом и Шуйлером Колфаксом создание новой большой партии для противостояния южным дезунионистам.

Некоторые из более опытных деятелей