Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

В начале ноября 1956 г. Тито и его окружение с несущественными оговорками поддержали силовое решение «венгерской проблемы», приведение к власти в Венгрии нового правительства во главе с Я. Кадаром, полностью контролируемого Москвой. Однако дальнейшее развитие событий, усиление советско-югославских разногласий в условиях венгерского кризиса затруднили сближение с Югославией кадаровского руководства, не обладавшего в первые годы своего функционирования какой-либо внешнеполитической самостоятельностью.

Непоследовательность режима Тито в его политике на венгерском направлении вела к немалому разочарованию реформаторски настроенных венгерских коммунистов в югославских доктринах и политической практике: увлечение ими, столь сильное летом–осенью 1956 г., почти сходит на нет. После опыта многопартийности и независимых рабочих советов «будапештской осени» титовский режим уже мало кем в Венгрии воспринимался как ориентир при проведении внутриполитических реформ. Тем не менее режим Тито, хотя и сразу признал правительство Кадара, ассоциировался у нового руководства Венгрии с теми политическими кругами, которые уже в первые недели консолидации режима были обвинены в идейной подготовке «контрреволюции». Всё-таки обоюдная заинтересованность в нормализации и стабилизации двусторонних отношений позволила в немалой мере снять существующие наслоения и ослабила влияние новых факторов, осложнявших диалог и нарушавших взаимное доверие. (Даже состоявшийся в июне 1958 г. судебный процесс по делу И. Надя, крайне негативно воспринятый югославской коммунистической элитой, не оказал долгосрочного воздействия на межгосударственные отношения ВНР и ФНРЮ).

Ослабление к началу 1960-х годов кампании критики югославского «ревизионизма» и улучшение советско-югославских отношений на фоне усиливавшегося китайского вызова, угрожавшего расколом мирового коммунистического движения, создали благоприятные условия для расширения венгерско-югославских контактов. Внешняя политика кадаровской Венгрии была во многом предопределена ее блоковой принадлежностью. Хотя постоянная оглядка Венгрии на Москву и оказывала определенное тормозящее воздействие, к началу 1960-х годов венгерско-югославские отношения полностью нормализуются на межгосударственном уровне, активизируются во многих областях. С 1964 г. отношения начинают развиваться и в межпартийном формате, чему долгое время препятствовали внеблоковый статус Югославии и сохранявшиеся идеологические различия. Удовлетворенность не только будапештских властей, но в целом и широкого общественного мнения политикой официального Белграда применительно к венгерскому национальному меньшинству в ФНРЮ снимала в случае с Югославией те трудности, которые стояли на пути поступательного развития Венгрией отношений с другой страной — не просто соседом, но и партнером по блоку, Румынией. Более того, на фоне недовольства венгерской элиты и общества национальной политикой в румынской Трансильвании титовская Югославия всё чаще выступала в качестве своего рода позитивного образца.

Когда во второй половине 1960-х годов в Венгрии началась подготовка экономической реформы, направленной на рационализацию хозяйственного механизма, югославский опыт организации производства изучался и принимался во внимание кругом экономистов, близких к власти, при проработке концепций реформ. Титовская Югославия продолжала восприниматься не только как южный сосед, традиционный партнер и государство с близкой общественной системой, но и как нейтральная страна и довольно сильный игрок на международной арене, тесные связи с которым расширяли поле внешнеполитических маневров. Кадаровская Венгрия, приступив в 1968 г. к осуществлению экономической реформы, была особенно в этом заинтересована.

В августе 1968 г. нейтральная Югославия, активно не поддержавшая интервенцию в Чехословакии, и член ОВД Венгрия, склонившаяся к участию в ней после больших колебаний, временно оказались по разные стороны в условиях масштабного международного кризиса. Однако взаимная заинтересованность в нормализации и стабилизации двусторонних отношений довольно быстро привела к их возвращению на прежний, докризисный уровень. Прагматизм достаточно легко взял верх над идеологическими разногласиями. Однако это уже предмет другого исследования.

Глава VII

ЮГОСЛАВСКАЯ МОДЕЛЬ СОЦИАЛИЗМА, ОТНОШЕНИЯ ВНУТРИ СОВЕТСКОГО БЛОКА И ФОРМИРОВАНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ РУМЫНИИ (1956–1968)

XX съезд КПСС (14–25 февраля 1956 г.), секретный доклад Н.С. Хрущёва, вскрывший масштабные преступления сталинской эпохи, придали мощный импульс реформаторским силам в странах советского лагеря, ведь критика тех или иных сторон однопартийной системы, за которую прежде представители оппозиционно настроенной интеллигенции подвергались нещадным гонениям, вдруг получила неожиданную поддержку из самой Москвы. Движения с требованием коренной демократизации и десталинизации установленных в Восточной Европе коммунистических режимов достигли в это время наибольшего размаха, как известно, в Польше и Венгрии. Что касается Румынии, то критика прежней политической линии и персонально лидера партии Г. Георгиу-Дежа, прозвучавшая в апреле 1956 г. из уст двух членов политбюро Румынской рабочей партии (РРП), М. Константинеску и И. Кишинёвского, не была поддержана большей частью партийно-государственной элиты, опасавшейся за свое положение[760]. Не было речи о реабилитации и наиболее высокопоставленной жертвы режима (из числа коммунистов) видного деятеля румынской компартии Лукрециу Пэтрэшкану, казненного уже после смерти Сталина, в апреле 1954 г. Продолжал находиться в заключении и другой крупный деятель компартии — Василе Лука, в 1952 г. вместе с другими «коминтерновцами», Анной Паукер и Теохари Джорджеску, выведенный из руководства партии и страны вследствие никогда не прекращавшейся в высших эшелонах РРП внутрипартийной борьбы, а затем осужденный на основе сфабрикованных обвинений.

Едва начавшись, очень ограниченная и поверхностная десталинизация, всецело контролируемая центральной властью, была жестко пресечена с началом 23 октября 1956 г. мощнейшего восстания в соседней Венгрии. Наряду с XX съездом это было другое событие, крайне потрясшее румынскую коммунистическую элиту.

Венгерское восстание возымело в Румынии тем больший резонанс, что в западной части страны (в Трансильвании, Ванате, Кришане) проживала большая, порядка 1,7 млн человек, и очень консолидированная, обладавшая высоким уровнем этнического самосознания и значительной прослойкой национальной интеллигенции венгерская диаспора. Кроме того, историческая память двух соседних народов несла на себе тяжелый груз межнациональных распрей и конфликтов, многие из которых, относившиеся ко времени Первой, а особенно Второй мировой войн[761], оставили непосредственный глубокий след в сознании здравствующих поколений.

Установление в Венгрии и Румынии коммунистических режимов и принадлежность обеих стран к одному военно-политическому лагерю ускорили видимую нормализацию отягощенных грузом трансильванской проблемы двусторонних отношений, тем более что в Москве, имея полное представление о тлеющих углях застарелого национально-территориального спора, прилагали все усилия для смягчения потенциальных конфликтов. В 1952 г. именно советская сторона, заинтересованная в хороших отношениях между странами своей сферы влияния, предложила Бухаресту создать в Восточной Трансильвании венгерскую территориальную автономию. При этом были использованы советский опыт и конкретные образцы решения национального вопроса в СССР[762]. На территории автономии имелось больше возможностей для применения венгерского языка в публичной сфере и административном управлении, именно здесь была сосредоточена основная масса венгерских национально-культурных институций. 80% чиновников здесь составляли этнические венгры, лояльные коммунистическому режиму. Создание Венгерской автономной области (ВАО) с центром в г. Тыргу-Муреш подавалось в пропаганде как решение проблемы нормализации взаимоотношений румын и венгров в Трансильвании «в духе ленинской национальной политики», однако в реальности этой проблемы не решило[763].

Ни о каком национальном самоопределении венгров в