Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

важнейшими частями решения. Впервые с момента принятия Конституции Верховный суд признал недействительным важный акт Конгресса. Семидесятидевятилетний председатель Верховного суда выдвигал аргументы относительно гражданства и власти Конгресса на территориях, которые не выдерживали ни исторического, ни логического анализа. Но качество аргументации имело меньшее значение, чем тот факт, что Верховный суд поддержал рабство. Неудивительно, что это решение вызвало яростный протест, а сам суд подвергся массированной атаке.

Удивительным, однако, было то, в какой форме эта атака была предпринята. Несмотря на уязвимость позиции Тейни по вопросам негритянского гражданства и законодательства для территорий, дебаты разгорелись не в основном вокруг этих пунктов. Вместо этого критики чаще делали акцент на двух других утверждениях, которые были гораздо менее обоснованными, чем аргументы против конституционной аргументации Суда. Во-первых, утверждалось, что заявления, касающиеся Акта 1820 года, не были необходимой частью решения суда о праве Скотта на подачу иска, а потому были просто диктой, не имеющей силы судебного постановления.[488] Во-вторых, решение подверглось нападкам как продукт глубоко запрятанного заговора между судьями и другими интриганами. Короче говоря, атака, которая быстро развилась, была не атакой на решение, а атакой на суд.

Основа для нападок, по сути, была заложена ещё до дня вынесения решения. Ещё в апреле 1856 года республиканские газеты начали узнавать, вероятно, от судьи Маклина, какие разногласия складываются среди судей, и, зная, что решение, будь оно широким или узким, будет не в пользу Скотта, они начали заранее сбрасывать его со счетов. Газета «Нью-Йорк курьер» заявила: «Суд, рассматривая это дело, сам себя судит». Джеймс Э. Харви, друг Маклейна, писал в газете «Трибьюн»: «Актуальность проблемы рабовладельческой власти велика… наши судебные решения по конституционным вопросам, касающимся рабства, быстро превращаются в изложение простых партийных догм».[489] Республиканцы призывали суд рассмотреть территориальный вопрос, но чередовали эти требования с предупреждениями о том, что решение против Скотта не будет принято. За два месяца до вынесения решения газета Tribune, комментируя слухи о том, что решение будет отрицать право Конгресса ограничивать рабство на территориях, заявила: «Судебной тирании достаточно трудно противостоять при любых обстоятельствах, поскольку она выступает под видом беспристрастности и с престижем справедливости. Если суд должен придерживаться политических взглядов и выносить политические решения, то давайте, во что бы то ни стало, озвучим их четко и прямо сейчас. Общественное мнение в состоянии принять его с тем презрением, которого оно заслуживает».[490]

Как только решение было принято, началась ожесточенная атака, которая продолжалась несколько дней, причём ведущую роль сыграла газета «Нью-Йорк трибюн», а хором выступили «Индепендент», «Ивнинг пост» и другие газеты, выступающие против рабства. В этих нападках особенно сильно осуждался Тейни. Председатель Верховного суда, выходец из старинной католической семьи плантаторов из Мэриленда, был человеком честным и совестливым. Много лет назад он освободил своих собственных рабов. Но антирабовладельческая пресса, постоянно говоря о нём как о рабовладельце, обвиняла его в «грубой исторической неправде» и в «иезуитском решении», бесконечно повторяя, что он отрицал наличие у негра каких-либо прав, которые белый человек обязан уважать. Что касается самого решения, то оно было «нечестивым и ложным суждением»… «зверская доктрина»… «преднамеренное беззаконие»… «умышленное извращение»… «Если народ подчинится этому решению, он ослушается Бога». Один из корреспондентов заметил: «Если бы эпитеты и обличения могли потопить судебный орган, о Верховном суде Соединенных Штатов больше никогда бы не услышали».[491]

Эпитеты и обличения служили для разжигания эмоций, но по мере развития аргументации против решения, она приняла форму, прежде всего, развития утверждения в диссенте судьи Кертиса, что, рассматривая конституционность Миссурийского компромисса, суд занялся вопросом, который не был надлежащим образом поставлен перед ним. Возмущение против этого диктума сопровождалось возмущенными протестами против «политического решения». Эти обвинения приобрели силу благодаря уверенности, с которой Кертис первоначально изложил свою точку зрения, и были широко подхвачены. Томас Харт Бентон, почти находясь на смертном одре, написал длинную и полемическую атаку на это решение, в которой заявил, что Скотт «был отброшен от двери за неимением права войти в зал суда, лишён возможности подать иск из-за отсутствия гражданства; после этого представляется серьёзным судебным эксцессом продолжать судить человека, когда он не был в суде». Джордж Тикнор Кертис, брат судьи Кертиса и адвокат Скотта вместе с Монтгомери Блэром, позже писал с олимпийским авторитетом: «Дело Дреда Скотта не является судебным прецедентом или судебным решением».[492]

Эти догматические утверждения завоевали доверие тем больше, что существовала правдоподобная точка зрения, согласно которой Тейни принял отрицательное решение по заявлению Скотта после того, как сначала постановил, что это заявление не должно рассматриваться. Если Скотт не был гражданином, он не мог возбудить дело, а если он не мог возбудить дело, то суду, очевидно, не было никакого дела до того, какое влияние оказал на него Закон 1820 года, пока он жил на территории Висконсина. Поэтому любые замечания, сделанные им по этому поводу, были бы просто побочными комментариями или obiter dicta, не имеющими силы закона.

Такая точка зрения на дело быстро получила признание, и на протяжении более полувека отказ от наиболее важной части решения как dicta повторялся практически всеми историческими или юридическими авторитетами. Однако последовательность рассуждений была чрезвычайно запутанной, поскольку действие Закона 1820 года в отношении Скотта, когда он проживал на территории Висконсина, влияло не только на суть претензий Скотта, но и на его право на подачу иска. Это касалось не только существа иска, который он хотел предъявить в качестве истца, но и его права выступать в качестве истца. Если Закон 1820 года был недействительным, то он не только противоречил свободе, на которую претендовал Скотт, но и гражданству, с помощью которого он хотел её получить. Поскольку суд не мог в полной мере рассмотреть вопрос о том, является ли Скотт гражданином, не определив, освободил ли его Акт 1820 года, он оказался в парадоксальном положении, когда ему пришлось решать, был ли Миссурийский компромисс конституционным, прежде чем он смог полностью решить, имел ли Дред Скотт законное право возбуждать дело о его конституционности. Суд решил, что акт неконституционен, и что по этой причине, помимо прочего, Скотт не свободен; а раз не свободен, то, конечно, не гражданин, которым, возможно, он не был бы, даже если бы был свободен; а раз не гражданин, то не имеет права возбуждать дело, касающееся вопроса конституционности. Короче говоря, суд должен был ответить на вопрос о конституционности для себя, прежде чем он мог быть уверен, что ему не придётся отвечать на этот вопрос для Дреда Скотта.

Эти тонкие взаимосвязи в любом