Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Наконец, в конце июля 1521 года нагнетавшаяся катастрофа обрушилась на Русское государство. Крымский хан совершил свой опустошительный набег, в котором приняли участие и казанские войска Сагиб Гирея.

Крымский смерч и казанский шторм

На фоне непосредственно Крымского смерча, как поэтично назвал это масштабное нашествие историк Зимин, действия казанцев летом 1521 года выглядят разве что восьмибалльным штормом. В некоторых летописях они и вовсе не нашли никакого отражения. Все же свой кровавый и огненный след казанские татары в данном вторжении оставили. Более того, они начали тревожить русские пределы еще до прихода крымских войск.

Последние же выдвинулись из Тавриды в апреле. Сперва Мухаммед Гирей встал лагерем севернее Крыма, в местечке Молочные Воды, а в середине июля направился со своими бравыми всадниками в Москву. Как повествует Герберштейн, великий князь совсем не ожидал от крымчан каких-то «казней египетских» и чувствовал себя довольно уверенно:

«Утвердив расположение казанцев к брату, на возвратном пути в Тавриду, после переправы через Танаис, он (Мухаммед Гирей) пошел на Москву. В это время Василий, полагая себя в безопасности и не опасаясь ничего подобного, при слухе о приближении татар, собрав как можно скорее войско, назначил вождем Дмитрия Бельского и послал его к реке Оке воспрепятствовать переходу татар»[169].

Смерча, возможно, в Русском государстве и не опасались, но штормовые предупреждения казачья разведка направляла в центр вовсю. Сообщали о недобрых намерениях своевольного вассала и турецкие дипломаты, что опровергает тезис историка Грекова, будто поход был инспирирован султаном. В любом случае о скором крымском вторжении в Москве знали заранее и даже успели предпринять оборонительные меры.

Еще весной русские полки выдвинулись на левый окский «Берег» для отражения набега. Они развернулись крайне оперативно и уже к 1 июня были готовы принимать гостей из Тавриды. Наиболее «тьмачисленная» часть войска, возглавлял которую князь Д.Ф. Бельский 22 лет от роду, заняла позиции неподалеку от Серпухова. В самом же городе изготовился к столкновению с крымчанами двор удельного князя Андрея Ивановича. Самая компактная рать расположилась в Кашире, еще одна встала в Тарусе. Как считает военный историк В.В. Пенской, в совокупности русские войска насчитывали аж 35–40 тысяч человек – сила по тем временам невиданная. Правда, растянулись они на многие километры, что создавало определенные тактические и логистические сложности.

По задумке московского командования, на отражение крымского удара выделялась центральная войсковая группировка, включавшая порядка 20–25 тысяч человек. Пребывавшие на восточном направлении полки должны были парировать вторжение казанских татар. Наконец, около 15 тысяч воинов рассыпались по северо-западным городам на случай визита литовцев. Относительно числа напавших на Великое княжество Московское крымчан в историографии встречаются разные оценки, но все они колеблются в пределах 20–35 тысяч всадников.

На первый взгляд, преимущество за Москвой. Количество войск с обеих сторон плюс-минус одинаковое, о приближении врага москвичи осведомлены. Прибавьте сюда родную землицу, что богатырскую силу придает, хорошо известную местность и мощные опорные пункты.

Однако воеводы недооценили творческий потенциал противника и решили, что татары попытаются перейти Оку в том же месте, что и во время провалившегося набега 1517 года. То военное предприятие хотя и потерпело неудачу, но стало генеральной репетицией для следующего более масштабного вторжения. Допущенные ошибки были учтены, и в 1521 году крымчане нашли другие броды. По одной из версий, татарам помогли проводники из Литвы, по другой – из Великого княжества Рязанского, которое могло поддерживать союзнические отношения с Крымом. Именно в этом обвинялся рязанский князь Иван Иванович, еще зимой 1520–1521 годов посаженный в темницу в Белокаменной. К тому моменту рязанская земля по факту подчинялась Москве, но формально сохраняла независимость. Цепляясь зубами за иллюзорную автономию, Иван Иванович решил использовать последний шанс «отыграться от великого ловчего», но в итоге потерпел неудачу.

Так или иначе, 27 июля крымские татары вышли к Оке около Коломны и ночью того же дня форсировали реку. «Темная вода» и «чужая ночь» нисколько их не смутили и не заставили дождаться утра, что опять же говорит о помощи отлично знающих местность проводников. На следующий день Мухаммед Гирей встал лагерем на левом берегу Оки, готовый к неизбежному сражению.

Такое «безвестное» появление неприятеля в неожиданном месте вдребезги разбило все замыслы Василия III и высшего командования. Трехпалая лапа рассредоточенных московских войск уже не могла сжаться в мощный кулак. Первой из игры вывели каширскую рать, которая выступила к Оке, чтобы помешать уже свершившейся переправе татар. 28 июля русские силы были внезапно атакованы и разгромлены крымчанами. В плену оказался высокопоставленный воевода Ф.В. Лопата-Оболенский.

Руководители же «серпуховской» группировки ожесточенно спорили друг с другом на военном совете. Поставленный во главе ратей Д.Ф. Бельский, хотя и не обладал боевым опытом, не считал необходимым прислушиваться к опытным военачальникам[170]. Вопреки их советам целеустремленный молодой Гедиминович быстро повел войска к Коломне, не разведав реальное положение дел. Он надеялся, что Каширский полк и силы князя Юрия сдержат крымчан до его прихода. Вместо розовых лепестков и лаврового венка победителя дело обернулось для Бельского разгромом и постыдным бегством. Та же участь постигла и брата великого князя, Юрия. Свою кончину от крымских стрел и сабель встретили воеводы В.М. Курбский, И. Шереметев, Юрий и Яков Замятнины.

Получив известия о случившейся военной катастрофе, великий князь оставил Москву и спешно уехал в Волоколамск собирать силы[171]. Описывая эти события в своем опусе, Сигизмунд Герберштейн веселит читателя, а заодно добавляет очередной штрих к характеру московского государя. Дескать, в пути Василию III пришлось прятаться в стоге сена[172].

Своим «врио» в Москве Василий оставил царевича Петра (бывшего Кудай-Кула), брата свергнутого в 1487 году казанского царя Алегама. Здесь возможен расчет на то, что представитель казанской династии найдет общий язык с татарскими незваными гостями. Хотя это спорно, ведь предавший ислам и ставший московским слугой Кудай-Кул являлся коллаборантом в представлении крымчан и казанцев.

Между тем крымский хан подошел к самой столице и начал разорять ее предместья. «В это же время и Саип Гирей, вышедши с войском из Казани, опустошил Владимир и Нижний Новгород»[173], – пишет Герберштейн.

Вслед за Сигизмундом обратим внимание на казанцев и рассмотрим подробнее их участие в нашествии. Во-первых, они продолжали орудовать на северо-западном (Галич, Унжа) и северо-восточном (галичские, костромские и вологодские уезды) направлениях, разоряя села и уводя людей в полон. На северо-западе территориальный охват казанских