История Карелии с древнейших времен до наших дней - Михаил Ильич Шумилов

Сохранился интересный источник середины XVII в. — материалы обыска (опроса под присягою) олонецким воеводой крестьян Толвуйского погоста. Причиной расследования послужили претензии «толвуйских стариц» на монастырский статус и царскую ругу. Выяснилось, однако, что со времени основания церкви и погоста, «лет с четыреста», местная крестьянская община выделяла часть своих земель мирской богадельне, где доживали свой век потерявшие кормильцев пожилые люди. Такая же практика существовала и во всех Заонежских погостах.

Кельи с нищими существовали и при монастырях. Обычно монастырь имел две церкви — «теплую» (отапливаемую) и большую, в честь небесного покровителя обители. Рядом стояли кельи для братии и нищих, а также хозяйственные постройки. Монастырь окружала ограда. Каменными постройками, в основном церквами, располагали лишь самые значительные обители, такие как Валаамская и Александро-Свирская. Исключение составил и Соловецкий монастырь, архитектура которого стала вершиной каменного зодчества Севера.

Главные каменные сооружения Соловков появились в XVI в. Успенская церковь, трапезная и келарская палаты были построены в 1552-1557 гг.; величественный, лаконичный и законченный в формах Спасо-Преображенский собор возводился в 1558-1566 гг., церковь св. Николая — в 1577 г., а надвратная церковь Благовещения появилась в 1599-1600 гг. Сооружение грандиозного Соловецкого Кремля относится к 1582-1594 гг. В середине XVI в. руководил строительством игумен св. Филипп Колычев, а архитектором Кремля являлся старец Трифон. Сельских жителей края, не знавших в повседневности каменного зодчества, потрясала монументальность Соловков. Во всяком случае, восторг, недоумение и даже растерянность сквозит в словах легенд о строительстве монастыря: камни возились на дровнях размером с избу, впрягали в них богатырского белого коня, камень тесал великан. А о том, что местные жители сами и возводили Соловецкий Кремль, легенда не упоминает.

Изгнание крестьянами монахов. Миниатюра из «Жития Антония Сийского». 1648 г.

Живой интерес вызывает и культурная сторона деятельности обителей, в том числе церковно-миссионерская и производственная. Ведь именно в повседневном ведении монастырского хозяйства население и проявляло себя, и училось новым приемам и навыкам, так как очень многие работы выполнялись руками мужиков-трудников, бельцов и послушников. На юге Карелии крупнейшими центрами культуры, в том числе производственной, выступали Валаамский и Коневский монастыри на Ладожском озере и Александро-Свирская обитель, а на севере — Соловецкий монастырь. Но следует напомнить, что в глазах жителей монастыри являлись прежде всего их богомольем, в молении «за мир» и заключалась главная ценность любой обители для окрестного населения, а не в производственно-бытовой стороне ее существования. Наоборот, материальные претензии монастырей на общинные земли и угодья всегда вызывали дружный отпор всего крестьянского мира. Более того, иногда общины оказывались сильнее монастырей и буквально выживали монахов с их вотчинных земель.

Так случилось к концу XVII в. с Петропавловской пустынью «что на три-девяти носах» в Соломенном (ныне — г. Петрозаводск). Ее келарь Арсений пи сал царям Петру и Ивану Алексеевичам и патриарху Иоакиму: «Пустыня, Государи, у нас, богомолцов Ваших, беззаступная, а от окольных людей и от олонецких присылок до конца изобижена и разорена, а заступить, Государи, за тое пустыню и от околных обидь оборонить некому».

Двойственная природа монашеского послушания — глубокая личная вера и хозяйственный расчет — вытекала из условий монастырского существования. Появившиеся в Карелии со второй половины XIV в. обители являлись «киновиями», то есть общежительскими по уставу монастырями (в отличие от древнейших русских келиотских монастырей, допускавших обособленное проживание иноков в кельях за собственный счет). Выжить северные монастыри могли лишь имея собственное хозяйство, но не пашенное, а торгово-промысловое, так как подавляющее число обителей Карелии или вообще не имело вотчин, или располагало крайне незначительными вотчинами в несколько крестьянских дворов. Кроме того, Север выработал новый тип черносошного крестьянина — самостоятельного и уверенного в себе хозяина. И идеи христианского просвещения местных жителей просто не могли иметь успех, если бы игумены проявили хозяйственную нерасторопность. Поэтому грамотное ведение хозяйства расценивалось обителями как проповедь христианства действенным методом экономической демонстрации, соединенной с верой.

Чем дальше от главных культурных и государственных центров страны отдалялись иноки, тем чаще они сталкивались с языческими верованиями жителей. В таких условиях возрастала роль личного христианского примера монахов и в целом духовно-христианской составляющей их братских общежительств. Безусловным доказательством высочайшей репутации киновий Карелии в глазах современников служат слова «Челобитной иноков царю Ивану Васильевичу» — яркого публицистического произведения середины XVI в. из круга сочинений московского монашества, которое фигурировало на «Стоглавом соборе» 1551 г. и использовалось в писаниях самим Грозным. В нем слава карельских обителей приравнивалась к духовной высоте тогдашних бастионов Православия — Кирило-Белозерского и Иосифо-Волоцкого монастырей и скитов «заволжских старцев»: «... есть чин и устав преданный от преподобнаго отца нашего игумена Кирила чудотворца, его же держат во обители его неизменно даже и до сего дни, такоже и во всех заводских манастырях, и в Соловецком монастыри, такоже и на Ладожском озере на Валаме, и на Коневце, и на Сенном, такожде и во обители преподобнаго старца Иосифа, иже на Волоце».

Миссионерская деятельность монастырей, безусловно, внедряла в сознание мирян догматы Православия, прежде всего, усиленное почитание святых, помогающих в повседневных трудах. Так, в Карелии особенно чтились святые Фрол и Лавр — покровители коней. Их иконы часто включались в состав деисусного чина иконостасов местных церквей, например, церкви Воскрешения Лазаря (иконы первой половины XVI в.). «Чудо о Флоре и Лавре» на иконе XVIII в. из Покровской церкви в Кижах происходит на фоне весело скачущих и пасущихся коней с жеребятами, сосущими кобылье молоко. Почитался и св. Власий, заступник коровьего стада. Повсюду около его часовен вывешивались крынки с молоком, сюда пригоняли коров для окропления святой водой. Символ светоносного начала св. Георгий помогал хозяйкам в свой праздник совершать весенний охранительный обряд заклинания стада.

В обрядах и верованиях оставалось еще немало места для языческих представлений. Например, у карелов ранее существовали родовые летние празднества, на которых старейшины производили ритуальные жертвоприношения «белым оленем»; мясо зверя съедалось всеми мужчинами-родичами. С усилением производящих форм хозяйствования обычай видоизменился. Теперь на день св. Ильи в жертву стали приносить быка (на ладожском острове Мантсинсаари у Салми), или белого барана, как в северной Карелии. Салминцы уверяли, что «белый олень» лично дал знать старейшинам об угодности замены.

Условия проживания в северном лесном крае и религиозные установки воплощались в схожие культурные традиции. Повсеместное распространение в Карелии скотоводства вызывало похожесть «скотьих» обрядов у ее народов. Особого внимания удостаивались дни весеннего вывода скота с зимовки на пастбища. В день св. Георгия производился первый ритуал — охранительный обход скота в хлеву, сходный