Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Главной неприятностью были высокие людские потери. Хотя подсчитать их точно не представляется возможным. Приведенные в некоторых нарративных источниках и переписке цифры всерьез рассматривать нельзя. Обозначим их лишь для ознакомления. Казанский летописец говорит о 93 тысячах погибших («от тое 100 000 осташася 7»). Послы же Мухаммед-Эмина сообщали литовцам, что «десять тысечей людей его (Василия) в наших руках померли». Формулировка «в наших руках» вроде как наводит на мысль о военнопленных. Так почему же все они вдруг массово померли в «казанских лагерях смерти»? Даже если так замысловато обозначены общие потери московских войск, цифра все равно выглядит серьезно завышенной. Это был недвусмысленный посыл литовцам, что Москве как следует досталось, так почему бы не добить ее вместе? В послании литовского великого князя Сигизмунда I магистру Ливонии Плеттенбергу эти 10 тысяч размножились до 90 тысяч «московитов», разбитых казанцами в двух сражениях. Тем самым уже Сигизмунд пытался втянуть орден в союз против изрядно потрепанной Москвы.

Помимо людских потерь, русские лишились и какого-то количества артиллерийских орудий. Как считают многие исследователи, трофейные московские пушки к 20-м годам XVI века составляли существенную часть немногочисленной артиллерии казанцев.

Как поражение обернулось победой

Вместо ожидаемого триумфа (в конце концов, Казань уже брали, а Москва с тех пор стала еще сильнее) Василий III получил пощечину, которая отозвалась звонким эхом на геополитической арене. По свежим следам своей победы Мухамед-Эмин попытался наскоро сколотить антимосковскую коалицию. Он направил послов в Крым и Литву. В ответ Менгли Гирей тут же вступился за пасынка дипломатическими методами. От возмущения в старом хане взыграл «Батыев» дух: Менгли выдал ярлык на несколько русских городов великому князю литовскому Сигизмунду I. Среди этих щедрых крымских пожалований были даже Новгород, Псков, Тула и Рязань. Никакой реальной роли эта раздача чужих земель не сыграла – подобный жест носил чисто демонстративный характер.

Закончились ничем и казанско-литовские переговоры. Все свелось к обещаниям Сигизмунда I выступить против Москвы. Заодно правитель Польши и Великого княжества Литовского для очистки совести ненавязчиво попытался привлечь к антимосковскому союзу Ливонский орден, что тоже не принесло результатов. Точку в обсуждениях казанско-литовского альянса поставила смерть по непонятным причинам посла Сигизмунда I по фамилии Сорока в Казани. Что же, профессия дипломата всегда была нервной, непростой и опасной для здоровья.

Отрабатывали по полной «молоко за вредность» в 1506 году и московские послы. Василий III направил «своих татар Кожуха Качеева с товарищи» в Ногайскую Орду, чтобы заручиться ее дружественным нейтралитетом. «И нечто Магмет-Аминь царь пришлет с вами пособи просити, а вы бы Магмет Аминю царю пособи не давали»[141], – писал великий князь в своей грамоте сыну почившего бия Мусы, «князю» Асану.

Однако у ногайцев в это время царили разброд и шатание. До главного ногайского иерарха посольству добраться так и не удалось. Московские представители смогли переговорить с неким мурзой Алчагиром, который, по сути, не дал никакого ответа на просьбу великого князя. Наведались послы и к ряду других ногайских мурз, среди которых были явные симпатизанты Москвы. Один из них, Саид-Ахмед, вовсе вызвался стать посредником и третейским судьей в мирных переговорах между Москвой и Казанью.

Вот только, будучи проигравшим, Василий III обсуждать мир не собирался. Он снял своего непутевого братца Дмитрия Жилку с поста главного воеводы, назначив вместо него более талантливого в ратном деле князя В.Д. Холмского. Всю вторую половину лета и осень 1506 года часть русских войск пребывала в полной боевой готовности в Нижнем Новгороде. Там находились войсковые формирования под руководством пяти воевод. Общая численность группировки могла доходить до 3,7 тысячи человек. Оставались боеготовые войска и в Муроме. Еще нескольких воевод с ратниками направили на костромское направление – в Плёсо (ныне – Плёс). Возможно, цели концентрации войск в Муроме были не только оборонительными, но и наступательными. Уж слишком решительно звучит формулировка «для казанского дела», приведенная в одной из разрядных книг. В случае обороны обычно ходили «по вестям».

Как считает ряд исследователей, изначально поход-реванш запланировали на осень 1506 года. Из-за ряда организационных проблем после поражений под Казанью военную кампанию отложили до весны следующего года. Впрочем, Мухаммед-Эмин, которому так и не удалось заручиться реальными союзниками против Москвы, решил ее не дожидаться. В марте 1507 года хан «своего посла послал Бараш сеита к великому князю Василью бити челом о миру, как было со отцем великим князем Иваном Васильевичем, и отдаст еи»[142]. Вместе со своими представителями хан отправил в Москву плененного еще до казанско-ногайской осады Нижнего Новгорода великокняжеского посла Михаила Кляпика, «да и люди великого князя поотпущал, коих имал и грабил в Казани, то тех всех отпущал с Михайлом»[143].

Мухаммед-Эмин понимал, что даже два подряд поражения Москвы в 1506 году – всего лишь стечение обстоятельств. Москвичи недооценили врага и не смогли эффективно реализовать план кампании. Только это не отменяло тотального превосходства Русского государства над Казанью как в численном отношении, так и в военных технологиях. Ожидать, что воеводы снова наступят на прошлогодние грабли, было, мягко говоря, наивно. Как и надеяться на милость великого князя по отношению к самому Мухаммед-Эмину в случае проигрыша казанцев. Могла как-то измениться и внутренняя ситуация в ханстве, опять качнувшись в сторону прорусски настроенных аристократических кругов.

Так или иначе, казанский хан снова пошел на попятную перед Москвой. 8 сентября великий князь отпустил казанского посла Бараш-Сеита обратно в ханскую столицу. Вместе с ним туда же отправились боярин и окольничий Иван Григорьевич Поплевин, а также дьяк Алексей Лукин. Им предстояло заключить с казанцами соглашение «о мироу и о дружбе и о братстве, как было со отцем его с великим князем Иваном Васильевичем всеа Роуси»[144]. Такая формулировка в источниках говорит о том, что условия мира хотя бы в общих чертах походили на те, что соблюдались во времена Ивана III. Чаще всего в историографии этот русско-казанский договор сводится к трем основным пунктам, и все они касаются обязанностей волжского ханства:

• не воевать против Москвы и не вступать в военные союзы на стороне ее врагов;

• утверждать у великого князя фигуры всех новых ханов (согласование этого пункта затянулось аж до 1516 года);

• охранять интересы русского купечества и других московских подданных в Казани.

По сути, речь шла о возобновлении московского протектората, хотя и в несколько облегченной версии.

Уже в январе 1508 года