Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Василий III готовил ответный поход на Казань аж до апреля 1506 года. Стояла задача собрать огромное войско, что требовало нескольких месяцев. Да и выступать на ханскую столицу в конце осени или зимой было проблематично, поскольку артиллерию по замершим рекам доставить сложнее.

Требовалось перед походом и обеспечить дружественный нейтралитет Крыма. Как-никак, Василий Иванович шел войной на сына крымской царицы и пасынка хана. 7 декабря 1505 года в Бахчисарай выехал большой посол Василий Наумов, чтобы официально известить Тавриду о вступлении на московский престол Василия III. Неофициальная же часть дипмиссии состояла в разъяснении перипетий русско-казанской конфронтации. Судя по тому, что Крым в итоге остался в стороне от конфликта, посольство Наумова оказалось более-менее успешным. Хотя в своей дипломатической риторике Бахчисарай и осуждал Василия III за его агрессию по отношению к волжскому ханству.

Прибавили забот новому государю этой долгой зимой и старые западные «друзья» – литовцы. 15 февраля 1506 года в Москву прибыли литовские представители, которые потребовали вернуть земли, ранее отвоеванные у Литвы. К счастью, московские дипломаты оказались на высоте и смогли объяснить дорогим послам, что «такие дела с кондачка не решаются». Хотя бы на время москвичам удалось нейтрализовать литовскую угрозу, развязав себе руки для решения казанского вопроса.

Пока шел сбор войска для очередной поволжской кампании, Василий III успел породниться с потомками Улу-Мухаммеда. Брата смещенного казанского хана Алегама по имени Кудай-Кул выпустили из заточения и крестили на Москве-реке в православие. А через месяц переименованного в Петра Кудай-Кула женили на сестре великого князя Евдокии.

Как считал А.А. Зимин, царевич стал «удобной фигурой из предполагаемых претендентов на казанский престол»[130]. При всем уважении к маститому исследователю, с такой версией сложно согласиться. Протекторат протекторатом, но возводить на престол христианина в исламском ханстве – уже чересчур. Православный правитель имел немногим больше шансов усидеть на казанском троне, чем, скажем, какой-нибудь смерд. Василий III отлично все понимал, а значит, уготовил другую карьеру новоиспеченному зятю.

Некоторые исследователи считают это политическим просчетом государя, выведшего из игры перспективного претендента на место хана-сподручника. И снова придется возразить. До своего пленения московскими воеводами татарский царевич принадлежал к восточному блоку казанских элит и, подобно своему брату, испытывал сильное влияние ногайцев. Эти экзистенциально враждебные Москве силы сразу взяли бы Кудай-Кула в оборот, стань он ханом, и имели все шансы склонить его на свою сторону.

Осознавая это, Василий III решил следовать принципу «держи врагов ближе». В качестве родственника и верного слуги великого князя брат поверженного Алегама стал живым символом громкой победы Москвы. Вдобавок Василий Иванович как бы декларировал, что он благосклоннее своего почившего отца к татарским партнерам, дабы пополнить ряды прорусской «партии» в Казани. Могло такое «пожалование» являться и своеобразным реверансом в сторону ногайцев, которые в свое время пытались вызволить из московского плена старшего брата царевича. Увы, ни один источник не раскрывает мотивы поступка Василия III по отношению к Кудай-Кулу. Ясно лишь то, что казанский трон русский государь ему не прочил.

Кого бы ни видел великий князь своим новым ставленником, сперва предстояло вновь покорить волжское ханство военным путем. К весне 1506 года все приготовления к этому были закончены. Как обычно, войско делилось на конную и судовую рати. И снова в разрядных книгах содержится роспись возглавлявших рати воевод:

«В большом полку брат Великого князя Дмитрий Иванович Жилка, а с ним великого князя воеводы князь Федор Иванович Бельский, да Дмитрий Васильевич Шеин, да князь Федор Иванович Палецкой. Да в большом же полку воеводы с норядом князь Иван Васильевич Шкурля Оболенский, да Ондрей Васильевич Сабуров, да Дмитрей Иванович Ларев, да Олферей Фелипьев. А полем шли в конной рати воеводы к Казани: В Большом полку князь Александр Володимерович Ростовский да князь Юрьев воевода Ивановича Дмитровского Михайло Елизаревич Гусев Хабаров, да князь Дмитриев воевода Василей Олексеев, сын Давыдов, да князь Федора Борисовича Волоцкого воевода князь Григорий Мещерской»[131].

Всего в актовых материалах перечисляются 28 воевод. Упоминается, как видно из фрагмента разрядной книги, и включенный в состав Большого полка артиллерийский наряд. Также в поход отправились те самые служилые татарские царевичи Джанай и Салтыган со своей 1 тысячью воинов, которые ранее привлекались для отражения нападения казанцев на Нижний Новгород. Таким образом, максимальная численность собранного в поход русского войска, если применить формулу А. Лобина, доходила до 22 тысяч человек вместе с татарами и огненным нарядом. Такую цифру приводит нижегородский историк Б.А. Илюшин. По сути, это половина всего мобилизационного потенциала Великого княжества Московского того времени, если не больше.

Сложно сказать, могла ли на самом деле Москва бросить настолько многочисленные силы на один театр военных действий. Возможно, на самое начало XVI столетия, как ранее на первое взятие Казани Иваном III, не стоит без оговорок примерять пропорцию «воевода – подконтрольные бойцы» времен Полоцкого похода Ивана Грозного. Дающая основное количество ратников поместная система, конечно, могла ощутимо развиться с 1487 года, но едва ли до уровня 1563-го. Будем немного скромнее в оценках и предположим, что каждый большой военачальник по-прежнему имел в своем распоряжении максимум четыре боевые «сотни» численностью в среднем по сто воинов. Выходит цифра в 12,2–12,5 тысячи воинов вместе со служилыми татарами и огненным нарядом. И это тоже отнюдь не мало.

Кому же поручили командование собранными ратями? Возглавивший Большой полк брат великого князя Дмитрий Жилка не был знаменитым полководцем. Ранее он всего единожды возглавлял военную кампанию – поход на Смоленск 1502 года, и этот опыт нельзя назвать удачным. Оправдывая свой провал перед отцом, Дмитрий сетовал на массовое неподчинение ратников.

Зато три других воеводы Большого полка имели за плечами куда более внушительный боевой бэкграунд. И Федор Бельский, и Дмитрий Шеин являлись ветеранами предыдущих казанских кампаний. Второй из них также руководил полком Правой руки в ходе войны со Швецией зимой 1495–1496 годов. Поучаствовал в походах на Казань времен Ивана III и Федор Иванович Палецкий Большой[132].

Немало настоящих «псов войны» набралось среди высшего руководства других формирований. Так, поставленный во главе Передового полка судовых ратей князь Михаил Федорович Курбский-Карамыш успел отметиться в предыдущих походах на Казань и в сражениях с литовцами. Заслуженным военачальником и талантливым управленцем был и главный воевода конной