Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

Прикидки и оценки

Сколько же евреев «легло» в Бабьем Яру и, шире, в Киеве в целом в 1941 году — и за все время оккупации?

Ответа на этот вопрос мы не знаем, но некоторые оценки имелись уже в 1941 году и были упомянуты выше. Самая первая — это 62 тысячи одних только еврейских жертв из публикации в «Известиях» 19 ноября, вторая — 52 тысячи — была приведена в «Правде» 29 ноября, но с «уточняющей» отсебятиной: «...И среди них были не только евреи»[392]. В Ноте наркоминдела В.М. Молотова от 6 января 1942 года эта же цифра снова приводится: но теперь, — растворенные в нарративе интернционализма, — евреи едва-едва удержались на третьем месте.

Близка к этому и опубликованная Эренбургом в газете «Эйникайт» в 1942 году цифра из дневника ефрейтора Герберта Бехера, одного из расстрельщиков в Бабьем Яру, — 56 тысяч человек[393].

Художник Николай Адрианович Прахов в своем датируемом ноябрем 1943 года свидетельстве приводит, ссылаясь на слухи, такие две цифры числа расстрелянных в Бабьем Яру евреев — 72 и 80 тысяч[394].

В июле 1942 года спецкор «Правды» Я. Макаренко оценивал общее число жертв оккупации в Киеве — в 86 тысяч, в том числе десятки тысяч в первые же дни[395]. И даже эта цифра, взятая скорее всего из головы и охватывающая наверняка не только Бабий Яр[396] и не только еврейские жертвы, не представляется нереалистичной.

Учеты Форостовского

Немецкая, по состоянию на 1 апреля 1942 года, регистрация населения в Киеве — одно из детищ Форостовского, третьего бургомистра Киева, — зафиксировала 352139 человек[397]. Из них украинцев — 281613, или 80,0%. На втором месте — 50262 чел., или 14,2 % — русские, на третьем — 7884 чел., или 2,4 % — поляки, на четвертом — 5133, или 1,5 % — белорусы и на пятом — 2797, или 0,8% — немцы-фольксдойче[398]. Оставшиеся 4450 чел., или 1,3% — это так называемые «прочие», но среди них глаз засекает три неожиданные категории (чел.): евреи — 20, караимы — 131 и цыгане — 40. Ведь по идее — по нацистской идее — ни живых евреев, ни живых цыган уже не должно было бы быть!

А вот караимы, заручившиеся в Литве и в Крыму охранной грамотой от немецких этнографов[399], наоборот, могли бы, — если только это не разоблаченные евреи, косившие под караимов! В Литве и Крыму караимам действительно удалось спастись. Но вот помогало ли это в других местах? В Киеве, например, не помогло[400], в Каунасе — тоже не помогло[401].

Так что же тогда значит такая статистика?

А то, что решение по цыганам зимой 1941/42 года еще не было принято: их если и расстреливали[402], то летом 1942 года.

А кто же эти 20 евреев? Их что — зарегистрировали и забыли расстрелять?

Предположил бы, что просто это евреи, к которым был применен геринговский принцип: «Кто тут еврей — решаю я!» Скорее всего это профессионалы высочайшего класса (например, в области городского хозяйства), необходимость труда которых временно перевешивала их расовую отвратительность[403]. И было их, возможно, не 20, самих таких спецов, а меньше, ибо таким евреям в награду и утешение оставляли до ликвидации и членов их семей. Но надо, конечно, понимать, что, если ты не маршал авиации Мильх, то такой подарок, как жизнь, мог быть дан только на время — до минования надобности, так сказать.

И все-таки оно того стоило: любая отсрочка смерти всегда была чревата дополнительным шансом на жизнь — шансом на какое-то чудо, которое позволит вывернуться и уцелеть.

В киевскую двадцатку, возможно, входил Лазарь Федорович Коген — директор Киевского бюро эстрады, музыки и цирка, с весны и до осени 1942 года по совместительству еще и директор популярного у немцев театра варьете[404].

Возможно, входили в нее и братья-художники Кричевские — евреи: классицист Федор Григорьевич (1879-1947; еврейкой была и его жена) и самоучка Василий Григорьевич (1872-1952). Федор возглавлял при немцах Союз художников. Впрочем, вероятней всего, что документы у братьев были просто нарисованы отменно, а доносить на них никто не стал[405].

Но точно не было среди них тех примерно 135-150 евреев[406] из Сырецкого лагеря, о которых вспоминали С. Берлянт и Л. Островский, сами входившие в их число. СД использовало их на реконструкции — фактически на новом строительстве — бывшего здания НКВД на Институтской улице, 5 и на других объектах, в том числе в подсобном хозяйстве гестапо в с. Мышеловка под Киевом[407]. Последней «записью» в их послужном списке было бы — «Команда 1005», но им повезло: восстание и побег 29 сентября 1943 года — в последнюю ночь перед расстрелом — разрушили немецкую пропозицию.

Приписаны все они были к Сырецкому лагерю, в котором, наоборот, цена еврейской жизни была нулевой и культивировались беспричинные и жестокие издевательства со стороны сотников, как и убийства заключенных начальством лагеря. Что это — две взаимоисключающие стратегии: «безусловно-расточительная» в Сырце и «условно-бережливая» в рабочих командах СД на улице Короленко и других местах?

По состоянию на 1 июля 1943 года население Киева составляло, по Л. Фо-ростовскому, 295,6 тыс. чел.[408] Столь заметная убыль населения, вероятно, результат еще и угона киевских «остарбайтеров» в Рейх.

После освобождения: снова прикидки и оценки

6 ноября 1943 года Киев был освобожден Красной армией. В конце 1943 года его население составляло всего около 180 тыс. чел.[409] — почти вдвое меньше, чем в июле: эта разница — за счет массовой эвакуации немцами так называемых беженцев-коллаборантов, дополнительного угона остарбайтеров и, возможно, гражданских потерь накануне и во время освобождения.

Сразу же заработала ЧГК, и вот к каким результатам она пришла к концу февраля 1944 года. В городе, по неполным данным, было замучено, расстреляно и отравлено в «душегубках» более 195 тысяч советских граждан[410], из них в Бабьем Яру — свыше 100 тысяч, в Дарнице — свыше 68 тысяч, в противотанковом рву у Сырецкого лагеря и на самой территории лагеря — свыше 25 тысяч, на территории Кирилловской (Павловской) больницы — 800, на территории Киево-Печерской лавры — около