Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

Два контура охраны района работ — внутри оврага и по его краям, КПП на въезде в овраг, сторожевая будка с пулеметным гнездом напротив выходов из землянок (немцы называли их бункерами), по периметру ходили часовые с собаками. Количественная пропорция: один эсэсовец на пять-шесть «фигур», т.е. узников.

Сам по себе фронт работ в Бабьем Яру предполагал несколько фаз. Первая — как бы предварительная, инфраструктурная — началась в начале августа и продолжалась до 17 августа: строительство самого лагеря и установка по всему периметру оврага трехметровых маскировочных щитов. Окружающую территорию объявили запретной зоной и засадили деревьями, чтобы скрыть от любознательности советской авиации. Всей этой подготовкой занимались первая бригада — 100 мужчин и 13 женщин из Сырецкого лагеря — приведенная в овраг еще в начале августа: частично она была возвращена потом в Сырец.

Вторая — тоже подготовительная — фаза включала в себя поиск и обнаружение братских могил, а затем выкапывание трупов. В это время вовсю использовался одолженный у «Организации Тодт» экскаватор фирмы «По-лиг», вскрывавший в поисках могильников своего рода грунтовый саркофаг — верхний слой земли, достигавший в некоторых местах 4-5 метров (саперы из 6-й армии взрывчатки в свое время не пожалели).

Эта фаза началась 16-18 августа, а 25-27 августа уже приступили к третьей фазе — к собственно кремации. Ее элементами и были штабеля-костры, сложенные по самой передовой методике от Блобеля и Тофайде. На плане такой штабель — прямоугольник 5 на 10 м, иногда — квадрат со стороной около 10 м[338]. Фундаментом служила мозаика из мощных гранитных плит с разоренных еврейских могил, приволоченных с близрасположенного Лукьяновского еврейского кладбища. На плиты ставились рельсы, а на них литые чугунные решетки[339] — они же некогда ажурные оградки с могил все того же еврейского кладбища!

Надгробия и решетки оттаскивали в Бабий Яр — в тот его отрог, что упирался в склон под кладбищем, но самые тяжелые камни грузили на машину и через центральный кладбищенский вход (со стороны Репьяховского яра) везли через овражный КПП к будущим кострам[340]. Рациональные немцы первыми «разрабатывали» те могилы, подобраться к которым было проще. Поэтому, если не считать мест, где по краям кладбища были установлены гнезда немецких зениток, больше всего пострадали могилы вдоль центральной аллеи, проезжей для грузовиков, — там их попросту не осталось.

Мало было Гитлеру еврейской крови и плоти — так занадобились еще и еврейские трупы для ликвидации в огне и еврейские мацевы и могильные оградки — для строительства и эксплуатации штабелей-костров!

Это важная символическая деталь — манифестация наивысшей ступени оккупантского беспредела и неподсудности, а также очевидного возвращения понятия «вандализм» к своим историческим — германским — истокам.

...Но вернемся к кремации и ее технологии. На решетки из оград — слоями — укладывались трупы (или останки) и политые нефтью и керосином сосновые дрова (плахи) и хворост. Нижний слой — тот, где рельсы, — пустой: он отвечал за хорошую тягу. В каждом слое трупов — головами наружу — было примерно по 250, а самих слоев, постепенно, на конус сужающихся, могло быть от 10 до 20.

Общее количество трупов в одном штабеле колебалось в таком случае от 2,5 до 4 тысяч, а высота самих штабелей-костров составляла 2-2,5 метра, но могла доходить и до 3-3,5 метров. Для того чтобы взгромоздить трупы и дрова так высоко, возводились временные леса-сходни. Трупы, как выразился В. Кукля, «скирдовались» («Как скирдуют хлеб, точно так же мы и людей скирдовали»).

Всего же таких прогоревших штабелей, согласно Л. Островскому, было 25-30, а согласно Кукле, 70-80, т.е. зажигался как минимум один печной штабель в день. Факельщики поджигали нижний слой с разных сторон: первыми загорались волосы, и только потом занималась плоть. Штабель горел сутки или полторы, на его месте оставалась куча золы и пепла. Ее просеивали через сито и решето — искали золото и драгоценности[341]. Кстати, и перед закладкой в штабель трупам в челюсти заглядывали «дантисты»: нет ли золотых фикс?[342]

Но оставался не только пепел, но и не прогоревшие кости. Могли уцелеть, не поддавшись огню, головы, кисти рук или другие фрагменты, находившиеся с самого края штабелей[343]. Их нельзя было оставлять — улика! Их полагалось дробить и перемалывать — и, как правило, вручную, обыкновенными ступками-трамбовками — и все на тех же гранитных плитах с кладбища. Пепел и костную муку рассеивали прямо в яру.

...Когда первый штабель-костер был разожжен и из него повалил густой черный дым, сразу же приехала городская пожарная команда. Но ее попросили больше не беспокоиться и не беспокоить. Ночью облака отсвечивали заревами этих гигантских костров-печей.

Из оврага понесся невыносимо омерзительный, сладковатый трупный запах. Охранники из СД и сами не могли подолгу его выдерживать: они все время курили и пили шнапс. Если в обонятельном букете возникал римейк жареной отбивной, это значило, что огонь лизал не полуразложившиеся останки двухлетней давности, а «свежезабитую» плоть тех, кого немцы — живыми или мертвыми — привозили сюда, в Бабий Яр, из киевских тюрем. Трупы уже не бросали в ямы и рвы, а сразу же сжигали.

Впрочем, их по тюрьмам и не расстреливали тоже. В распоряжении киевской полиции и городской СД были газвагены, или душегубки. Полицейский водитель подвозил такой воронок с живыми еще смертниками до КПП в овраге и передавал руль и ключи зажигания офицеру из «1005а». Тот подгонял машину в глубь оврага, поближе к подготовляемому штабелю. Там останавливался, переключал выхлопную трубу газвагена на кузов, но двигатель не глушил; наоборот, ставил его на полную мощность. Минут 5-10 из кузова доносились душераздирающие звуки — убиваемые кричали, тарабанили по железу, а потом все стихало, и за 10-15 минут умирали практически все.

Тех живучих, кого не прикончил газ, поджидал огонь. Узники открывали кузов, вытаскивали трупы со всеми их выделениями и несли к штабелю. После чего тот же офицер отгонял душегубку на тот же КПП, где сидел и, заткнув нос, курил ее первый водитель.

Вторая, с литерой «б», подкоманда «Операции 1005» под началом Цитлофа была поменьше первой — около 40-50 человек. Она развернула свою деятельность в Днепропетровске и, вероятно, в Никополе. Но 5 сентября 1943 года ее возвратили в Киев и влили в ряды тех, кто занимался «изземлением» евреев в