Русские солдаты в Северной Африке (1940–1945 гг.). Эль-Аламейн: неизвестные страницы войны - Владимир Владимирович Беляков

мы, другую половину – английские новобранцы, они были еще в штатском. Средиземное море было спокойным, я много времени проводил на открытой палубе, любуясь синевой неба и моря. Панорама каравана, растянувшегося на десяток километров, навсегда осталась у меня в памяти.

На судне четко соблюдался распорядок дня: в семь – подъем, умывание, завтрак, в 14 часов обед, в 19 – ужин, в 20 – отбой. Пищу подавали в трюм. Несколько больших столов позволяли с удобством расположиться для еды. Назначаемые из нашей среды дежурные поддерживали чистоту и порядок. Ежедневно после завтрака делал обход дежурный офицер, и мы вместе проверяли состояние занимаемого нами помещения. Строго соблюдалось затемнение, все иллюминаторы были тщательно задраены, выходы на палубу закрыты несколькими рядами тяжелых занавесей. Внутренние помещения освещались круглые сутки, после отбоя часть освещения выключалась. Выходить на открытую палубу, вообще говоря, запрещалось, но строгого контроля не было, и я этим пользовался.

К нам был прикреплен английский полковник, отлично говоривший по-русски. Мы встречались с ним каждый день. Он был любезен, интересовался, все ли у нас в порядке, все ли здоровы, довольны ли питанием, нет ли каких-нибудь просьб и так далее. Я рассказал ему кое-что о себе. От него я услышал, что несколько месяцев назад корабль, на котором он плыл, был торпедирован немецкой подводной лодкой, и он пробыл в воде около трех часов прежде, чем его подобрали. “Знакомая картина”, – сказал я и объяснил, почему.

В один из дней прозвучал сигнал воздушной тревоги. Всем было приказано покинуть открытую палубу, но мне удалось остаться, и я мог наблюдать за происходящим. С каждого военного корабля и торгового судна были подняты несколько аэростатов и казалось, что воздушное пространство над караваном закрыли на ключ. На большой высоте показались немецкие самолеты, и тут же из зенитных орудий был открыт интенсивный огонь. Бомбовых ударов не последовало, налет был отбит. Полковник сказал мне, что ночью, возможно, налет повторится и, чтобы запутать немцев, курс следования каравана изменен.

Около полуночи я вышел на палубу. Стояла темная ночь, на небе – ни звездочки. Очень далеко появились светящиеся точки, это были разрывы световых бомб – немцы искали нас. И не нашли. Следующий день и все последующие прошли спокойно, караван миновал опасную зону, близкую к острову Криту, где находились немецкие воздушные базы.

Экипаж судна относился к нам очень дружелюбно, а вот молодые англичане, наши соседи по трюму, не проявляли к нам ни малейшего интереса, хотя знали, кто мы.

Как-то раз нам предложили экскурсии по судну, можно было выбрать одну из трех: общий осмотр судна, знакомство с его вооружением (на борту имелась зенитная артиллерия и тяжелые зенитные пулеметы), осмотр машинного отделения. Я побывал в машинном отделении, которое производило большое впечатление.

В другой раз полковник спросил меня, нельзя ли организовать хор и дать концерт в кают-компании – известно, что русские хорошо поют. Я переговорил с ребятами, удалось собрать поющих, отрепетировали ряд популярных русских народных и советских песен, и концерт состоялся. Кают-компания была заполнена слушателями – членами экипажа, военными моряками, было довольно много штатских важного вида. Наш хор имел большой успех.

И вот показалась полоска берега – мы шли уже в нейтральных египетских водах и приближались к берегам Египта, к началу Суэцкого канала, к городу Порт-Саиду. Небольшая ширина канала позволяла судам идти только цепочкой, одно за другим. Караван приостановил движение, началась необходимая перегруппировка судов. Мы ждали своей очереди около двух часов и, наконец, двинулись. Перед входом в канал прошли широкую полосу небольших островов. Я весь день пробыл на открытой палубе (запрещение находиться на ней было снято) и с интересом наблюдал за открывающейся панорамой. Берега канала выложены каменными плитами, прилегающая местность – сплошь песок, камни, лишь изредка попадаются одинокие пальмы, никаких признаков жилья. Но через каждые двести-триста метров по обе стороны канала – караульное помещение и военный пост: канал усиленно охранялся. Охрану несли египтяне, это было видно по темным лицам солдат. Вспоминается курьезный случай: патруль из двух солдат внимательно наблюдает за нашим проплывающим судном, и вдруг эти парни с хохотом, сверкая белыми зубами, пускаются в какой-то дикий пляс, затем неожиданно спускают штаны и показывают нам голый зад. Европейцы с недоумением и презрением смотрят на них. Что за этим крылось – непонятно. Недоброжелательное отношение к белым или внезапная вспышка веселья примитивного человека?»

Думаю, что причиной этой выходки была вовсе не «внезапная вспышка веселья примитивного человека». Египет, формально независимый еще с 1922 года, по существу оставался британским протекторатом, и египтянам осточертели фактические хозяева страны. Свое отношение к ним и продемонстрировали парни из египетского патруля.

«Караван двигался по каналу на малой скорости, – пишет далее автор. – К вечеру мы вошли в большое озеро и встали на рейд возле Исмаилии. После ужина я вышел на палубу – уже совсем стемнело – и застыл, пораженный увиденным: море огней расстилалось передо мной (в Египте, как в нейтральной стране, затемнения не было). На глаза навернулись слезы, ведь я два года прожил при ночном затемнении, и этот освещенный город показался мне чудом.

Ночь мы простояли на рейде, утром двинулись дальше и часов шесть спустя пришвартовались к причалам города Суэца. Канал был пройден.

Нам предстояло сойти на берег, а каравану продолжить свой путь к Тихому океану.

Незадолго до остановки пришел попрощаться английский полковник. Я поблагодарил его за хорошие условия, которые были нам предоставлены, он отметил высокую дисциплинированность нашей группы. И вдруг отвел меня в сторону и вполголоса сказал: “Зачем вам возвращаться в Советский Союз, ваше положение там будет сложным и непредсказуемым, оставайтесь с нами, это наилучшее решение для вас, я делаю вам совершенно официальное предложение”. Мой ответ ясен. Полковник подал мне руку, сказал, что сожалеет о моем отказе, и пожелал всего наилучшего».

В Суэце репатрианты сошли на берег, и поездом добрались сначала до Каира, а оттуда – до Александрии. На вокзале их ждали машины, доставившие группу в английский транзитный палаточный лагерь на дальней окраине города. «Это был благоустроенный транзитный лагерь, – вспоминает Б.Н. Фридман. – Нас поместили в больших палатках с дощатым полом, покрытым линолеумом, каждый получил койку с постельными принадлежностями. Мы прожили там в ожидании отправки около двух недель. К нам был прикреплен английский офицер, хорошо владевший русским языком. Это был интеллигентный человек моего возраста, мягкий и деликатный, сын русской эмигрантки и англичанина. Он следил за тем, чтобы наша жизнь в лагере проходила без каких-либо осложнений. Я встречался с ним