Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Одно только узаконенное мародерство и насилие над мирным населением ставит командование вермахта, не понимающего, что такие вещи армию разлагают, в разряд военных кретинов без всяких оговорок. Но сам Кариус описывает вещи, невозможные в Красной Армии. Его подразделение стояло в обороне, ожидалось наступление противника, и тут мехводы и заряжающие с его разрешения ушли пошарить по окрестностям насчет раздобыть мяса. Как назло, наши начали наступать. Пришлось командирам танков садиться за рычаги и драпать от русских. Воевать при половинном некомплекте экипажа, конечно, они уже не могли.
Разумеется, и у нас в танковых войсках разгильдяи были, у нас тоже мехводы могли не в танке сидеть, а шляться в районе кухни, но за оставление боевой позиции в результате этого разгильдяйства, командиров танков отвели бы в трибунал. У Кариуса даже намеков на разборки нет. Как будто ничего не произошло. Вот и все их немецкие уставы и немецкая педантичность.
И только военные кретины могли допустить такой бардак с учетом потерь противника, какой был в вермахте. Не понимая, что у них был бардак в этом вопросе, нельзя понять сути произошедшего с немцами под Москвой и Сталинградом.
Почему Гитлер так упорно толкал фон Бока штурмовать Москву при том, что армейская группа «Центр» уже понесла уполовинившие её потери и войска были крайне измотаны? Он не понимал, что дальше последует катастрофа?
Почему с 6-ой армией Паулюса под Сталинградом повторилась эта же история? Да потому, что Гитлер и верховное немецкое командование не понимали, как СССР может противостоять их частям, если наша страна понесла такие огромные потери. Ведь Адольф прямо орал на Паулюса: вы мне лапшу на уши вешаете про русское сопротивление, перед вами нет противника!
Сами фон боки и паулюсы, получая от своих харманнов, руделей и кариусов сведения о тысячах сбитых и сожженных русских самолетов и танков, писали представления к награждениям на этих липовых героев и их сведения передавали в Генштаб, из которого на стол фюрера ложились сводки, в которых цифры показывали уничтожение всей Красной Армии по три раза в каждом квартале, что приводило к катастрофической недооценке сил противника.
А мозгов бывших ефрейтора и майорчиков при штабах, не получивших должного боевого опыта в руководстве большими войсковыми операциями, да еще раскайфованных легкими победами в Европе, создавшими у них ложное представление о непобедимости немецкой армии, не хватило для того, чтобы разработать элементарные меры для предотвращения даже не приписок, а фантастического по наглости вранья в вопросе оценки потерь противника…
* * *
Нельзя сказать, что в Красной Армии тоже не было проблемы приписок, касательно урона, нанесенного врагу. У военных всех стран и национальностей общих черт много. Все они супостата не жалеют, особенно в донесениях и отчетах. Пустить это дело на самотек и потом учитывать потери противника по сведениям из хвастливых докладов — результат получился бы такой же, как и у Гитлера. Да проблема недооценки сил противника, выразившаяся в нереалистичном планировании зимне-весенних наступательных операция 1942 года, имела место быть. В этой недооценке не могли не играть роли преувеличенные потери немецких войск, содержащиеся в донесениях с воюющих фронтов. Поэтому ГКО СССР в 1942 году начинает упорядочивать и ставить в жесткие рамки это дело. Еще в конце 1941 года летчикам авиации дальнего действия были введены доплаты к денежному содержанию за нанесение ударов по дальним тылам противника, эту практику стали распространять на все рода войск. Всё, что поддавалось хоть какому-то учету, стало премироваться денежными выплатами.
Если в штурмовой авиации невозможно было установить, какой именно ущерб врагу был нанесен отдельным самолетом, то выплаты полагались на каждый боевой вылет. Летчику-штурмовику невозможно было сбросить бомбы в голой степи и потом приписать себе, как это делал Рудель, разбомбленную танковую армию. Во-первых, в его наградном листе число уничтоженных танков не стояло бы, во-вторых, за приписки, т. е. за незаконное присвоение денег, он получил бы приговор, как уголовник. Да на приписки не пошло бы командование и финчасть, они стали бы соучастниками в преступлении.
За все остальное, что можно было учесть, и всем, чью боевую работу можно было учитывать, как персональный результат: за самолеты, танки, за другую технику — премирование.
Более того, были введены денежные доплаты военнослужащим ремонтно-технических подразделений за восстановление и ввод в строй поврежденной техники, что стимулировало деятельность по сохранности собственного оружия. Сегодня принят взгляд, что эти деньги большого стимулирующего действия не играли, так как даже тысяча рублей в условиях инфляции военного времени значительной суммой не являлись, более того, на фронте их редко удавалось потратить. Не знаю. Кому и миллион — мало. А у наших бойцов еще и семьи в тылу были, тыл жил не сладко, послать семье с фронта в помощь денег, хоть на кусок мыла — стимул очень хороший.
Но главное, стали невозможны такие «подвиги», какой описан в книге «Беглый огонь» бывшего немецкого артиллериста Вильгельма Липпиха, он рассказывает об отражении атаки советской пехоты, поддержанной танками, когда сам корректировал огонь, который вела артиллерийская батарея с закрытых позиций:
«Упавший слева от цели первый снаряд заставил пехотинцев рассеяться, но не причинил вреда самой бронемашине. После того как я направил выстрел правее, следующий снаряд не долетел до цели. Третий упал очень близко от нее, но все равно промахнулся.
Получив новую мою поправку, наш орудийный расчет выпустил четвертый снаряд. Попав в башню, он заставил танк остановиться. Через секунду над ним стал подниматься белый дым. Обратив внимание на вторую „тридцатьчетверку“, находившуюся рядом с подбитым танком, я попросил пятый выстрел. Попавший в гусеницы снаряд мгновенно обездвижил советскую бронемашину и заставил экипаж срочно покинуть ее. Третий вражеский танк остановился, а четвертый дал задний ход.»
Четвертым снарядом, с закрытой позиции подбить движущийся танк, а пятым повредить второй!!! Артиллеристы-противотанкисты, стреляющие прямой наводкой, должны над этими баснями гоготать до резей в животах. Вообще поражать одиночными снарядами отдельную подвижную цель с закрытой позиции — это либо уровень фантастического по своей высоте мастерства, либо совершенно бесстыжий свист.
В ситуации с Вильгельмом Липпихом — однозначный свист. Дело в том, что Липпих служил корректировщиком в звании рядового. Простой солдат. Здесь еще одна картина вырисовывается — уровень немецкой артиллерии. Корректировщики и у нас использовались. В тех случаях, когда невозможно было оборудовать НП батареи или дивизиона, с которого имелась возможность наблюдать результаты стрельбы по противнику, тогда либо на нейтральной полосе, либо даже в расположении
