Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Начнем издалека. Первые железные пушки – тюфяки – появляются на Руси еще в XIV веке. Летописи говорят о наличии таких орудий в Москве в 1382 году, когда город осаждал хан Тохтамыш. Еще одно раннее упоминание применения артиллерии для защиты города зафиксировано в Тверской летописи под 1389 годом:

«Того же лета из немец вынесоша пушкы»[81].

Конструктивно московские пушки XV столетия отличались от знакомых большинству цельнолитых бронзовых орудий. Это были кованые изделия из полос металла в 7–10 миллиметров толщиной. Полосы сгибали и сваривали между собой, после чего таким же способом накладывали поверх еще несколько слоев металла. Получалось множество круглых секций, которые потом также сочленялись друг с другом в единый ствол. Средняя пищаль калибра 50 миллиметров достигала 1590 миллиметров в длину. Наиболее востребованы в Великом княжестве Московском были орудия с калибром от 24 до 110 миллиметров. Масса таких пушек достигала 60–170 килограммов.

Для прицеливания артиллерийские орудия изначально снабжались простейшими мушками и прорезями. Вскоре их сменили более совершенные трубчатые и рамочные прицелы. Вместо лафетов же использовались дубовые колоды, на которых закреплялись пушки. А для наведения на цель ствол приподнимали или опускали при помощи клинообразных вкладышей. Уже с конца XV столетия кованые орудия стали стремительно уступать место литым медным. В итоге огневая мощь русских войск увеличилась кратно. В Москве начали создавать по-настоящему крупнокалиберные пищали и мортиры. Тяжелая литая артиллерия била дальше и точнее, чем «руссо железо». Хотя, разумеется, медные пушки обходились в разы дороже, а их производство сильно зависело от поставок олова из Европы.

Но полученные результаты определенно стоили вложений. Уже при Иване III русская артиллерия становится весомым аргументом в вооруженных конфликтах. Для этого в конце XV столетия приглашенный итальянский мастер на все руки Аристотель Фьораванти организовал в стольном граде пушечную избу, первое упоминание о которой в источниках относится к 1475 году. Вскоре она переросла в пушечный двор. Началось активное литье медных орудий под руководством мастеров-иностранцев, преимущественно немцев и итальянцев. Русские мастеровые люди активно перенимали у них эти бесценные умения.

Да, до «прекрасной артиллерии из бронзы всех родов», о которой позже писал английский посол Флетчер, было еще далеко. Но именно грамотно размещенные артиллерийские орудия помогли московским войскам отстоять броды и остановить татарское наступление в ходе Великого стояния на Угре, когда «наши стрелами и пищалями многих побиша». Чуть ранее артиллерия в прямом и переносном смысле неплохо выстрелила во время покорения Иваном III Новгорода в 1478 году. Другой пример успешного применения русскими огненного боя – короткая Московско-ливонская война 1480–1481 годов. Конфликт окончился безоговорочной победой москвичей, проникших вглубь территории ордена и взявших целый ряд укрепленных пунктов. В частности, в ходе штурма крепости Феллин русские войска «начаша крепко приступати под город с пушками и с пищалями, и с тюфяками, и разбившее стену, охабень Велиада взяша». Не обошлось без артиллерийских орудий и в 1487 году, когда войска Ивана III впервые взяли Казань.

При Василии III развитие артиллерии продолжилось. Еще одним военным успехом Москвы, который был невозможен без участия представительного огненного наряда, стало возвращение Смоленска в 1514 году. Вот что писал о московской артиллерии того времени Сигизмунд Герберштейн:

«Теперь князь Василий имеет пушечных литейщиков, немцев и итальянцев, которые, кроме пищалей и воинских орудий, льют также железные ядра, какими пользуются и наши государи. Но московиты не умеют и не могут пользоваться этими ядрами в сражении, так как у них все основано на быстроте»[82].

По поводу неумения русских войск призывать «бога войны» в полевых сражениях Сигизмунд не совсем справедлив. Постепенно пушки начинают применяться не только для осады и взятия укреплений. По мнению военного историка Виталия Пенского, малый (полевой) наряд становится неотъемлемой частью любого похода, начиная с Русско-казанской войны 1505–1506 годов.

О том, насколько велик был артиллерийский парк и как организовывались «огненные наряды» во второй половине XV – первой трети XVI века, сведения отсутствуют. В данный период они вряд ли выделялись в самостоятельные полковые формирования под начальством отдельных воевод. Известно, что во время Русско-казанской войны 1505–1507 годов артиллерийские соединения входили в Большой полк под командованием брата великого князя, Дмитрия Жилки.

Не было до времен Ивана Грозного и такого постоянного рода войск, как пушкари. Стрелками на поле брани выступали сами мастера, создававшие орудия. Риск их гибели или пленения изрядно подрывал боеспособность государства. В этом плане показателен рассказ Сигизмунда Герберштейна о приеме пушкарей, прошедших войну с Казанью 1505–1506 годов, у великого князя Московского. Нескольких из них государь принял благосклонно и даже щедро наградил. Но одному достался, как бы сказали сейчас, строгий выговор с занесением в личное дело. Пушкарь «отличился» вовсе не трусостью или попыткой дезертирства. Напротив, в ходе панического отступления московских войск он умудрился спасти не только себя, но и свое артиллерийское орудие. Каково же было его удивление и разочарование, когда великий князь заявил:

«Подвергнув себя и меня такой опасности, ты, вероятно, собирался [или бежать, или] сдаться врагам вместе с пушкой; к чему это нелепое старание сохранить орудие? Не орудия важны для меня, а люди, которые умеют лить их и обращаться с ними»[83].

Словом, излишняя инициатива всегда наказуема.

Подтвердить или опровергнуть правдивость этого рассказа не представляется возможным. И все же такое сообщение, будь оно даже выдумкой или непроверенной сплетней, не могло появиться на пустом месте.

Переоделись и сбросили лишнее: ориентализация войска

Как же выглядели ратники Великого княжества Московского? В который раз дадим слово нашему старому знакомому – Сигизмунду Герберштейну:

«Лошади у них маленькие, холощеные, неподкованные, узда самая легкая, затем седла у них приспособлены с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и натягивать лук. Сидя на лошади, они так подтягивают ноги, что совсем не способны выдержать достаточно сильного удара (копья или стрелы). К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая всегда висит на мизинце правой руки, так что в любой момент, когда нужно, они могут схватить ее и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия, то они оставляют плетку и она свободно свисает с руки»[84].

Словом, отличить московского конного ратника от татарского или османского становится все сложнее со второй половины XV столетия. В историографии эта метаморфоза получила название «ориентализация» (от лат. orientum — восток),