Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

на землях Савойского дома, где впервые выставила Плащаницу на деревянном помосте. Второе аналогичное мероприятие имело место через одну или две недели неподалеку от францисканского монастыря Рив, а третье – 25 марта в часовне синдика Женевы.…Плащаница продана

За три дня до того, 22 марта, Маргарита заключила соглашение с герцогом Людовиком I Савойским по прозванию Щедрый, вассалом Священной Римской империи, и его супругой Анной де Лузиньян. Между госпожой де ла Рош и Савойским домом существовала неявная связь: Жоффруа II де Шарни, ее отец, и Гумберт де Виллерсексель, ее муж, оба получили престижный савойский орден Цепи[218]. Его тесть, Эмон де Виллерсексель, состоял в родстве с графами Женевскими.

В обмен на «драгоценные услуги» – из осторожности подробности в акте не упоминались – уступающая сторона получала доход и земли Варамбона, близ Пон-д’Эна, где по приказу герцога был недавно снесен укрепленный замок[219]. В тот же день вторым актом ей были переданы доходы от кастелянства Монлюэль в Брессе.

Савойский дом, древняя династия, основанная в XI веке неким Гумбертом Белоруким, в результате ряда продуманных союзов и успешных войн образовал в самом сердце Альп обширные владения, в которые входили собственно Савойя (с Шамбери), Бюже, Бресс, Шабле, Фосиньи, Женевуа (и Во), Морьен, Тарантез, долины Аосты и Сузы, Пьемонт, а также графство Ницца, которое обеспечивало этому территориальному объединению ценный доступ к морю. Для герцогов Савойи приобретение Плащаницы стало неожиданной возможностью войти в число величайших правящих домов Европы.

Соглашение с Маргаритой долгое время оставалось тайным, поэтому в мае 1457 года каноники Лире снова призвали ее к ответу. Поскольку эта «вероломная женщина», как они ее называли, упорствовала, они добились отлучения ее от Церкви, распространяющегося «за пределы смерти»: приговор был вынесен церковным судом Безансона, который усугубил кару, призвав всех священников архиепархии останавливать богослужение, если они заметят госпожу де ла Рош в церкви. По древнему обычаю, приговор оглашался под звон колоколов, а участники процесса швыряли зажженные свечи на землю и растаптывали их. Судья даже обратился к своим собратьям в Лионе и Труа, чтобы они распространили это решение и на свои епархии. Но ничто не заставило упрямую графиню сдаться.

Тогда неизменно любезный сводный брат Маргариты Шарль де Нуайе снова взял паломнический посох и вышел навстречу недовольным каноникам. Он объяснил им, что, поскольку Плащаница передана герцогу Савойскому, единственное возможное решение – договориться о денежной компенсации. Отчаявшись, они смирились и в обмен на обязательство выплатить 800 золотых дукатов согласились отозвать отлучение.

Ни один дукат так и не был выплачен, и каноникам пришлось снова обратиться в суд. Маргариту вызвал к себе прево города Труа. 19 января 1458 года было заключено последнее соглашение. В дополнение к предыдущей сумме госпожа де ла Рош обязалась «своей честью, переданной в руки нотариусов», выплатить компенсацию в размере 300 турских ливров за задержку и ущерб, понесенный коллегиальной церковью, так как собранные ею «пожертвования[220] были меньше» из-за отсутствия Плащаницы.

Неоднократные задержки выплат со стороны Маргариты, возможно, объяснялись отчасти экономическими и финансовыми трудностями, которые испытывали большинство аристократов королевства. И все-таки истцам было лучше вести переговоры, снова и снова добиваясь пересмотра условий со слабой надеждой на то, что однажды им заплатят, чем вовсе отказаться от притязаний. 7 октября 1460 года, когда неуступчивая Маргарита, по-прежнему отлученная от Церкви, скончалась, дело еще рассматривалось.

Зимой 1463/64 года наши каноники воспользовались случаем – герцог Людовик Савойский прибыл в Париж искать поддержки своего зятя Людовика XI в конфликте с собственным сыном Филиппом, – чтобы вновь заявить о своих правах: именно они, а не госпожа де ла Рош, настоящие владельцы Плащаницы, она всегда была не более чем хранительницей реликвии! Поэтому им по праву причитается компенсация.

6 февраля 1464 года герцог Людовик, «преисполнившись жалости» перед убытками коллегиальной церкви, выписал каноникам ежегодную ренту в размере «50 франков мелким золотом савойской валюты» с доходов замка де Гайяр, расположенного в лье от Женевы, и подлежащую к выплате каждый год в день Святого Андрея (30 ноября). К сожалению, менее чем через год властитель умер. С его наследниками каноникам не повезло. В 1473 году они все еще требовали погашения задолженности по ренте в размере 50 франков за последние восемь лет.

Плащаница и Савойский дом

Чтобы подчеркнуть, что судьба Плащаницы отныне неразрывно связана с судьбой Савойского дома, сразу же после сделки с Маргаритой ее поместили в церковь монастыря меноритов Рив в Женеве, примыкающую к особняку герцога Людовика. В то время Савойский дом стремился создать в этом городе с населением 10 000 жителей «необходимый ему династический центр» (Лоран Рипар)[221]. В 1461 году были предприняты работы по расширению церкви. В протоколах совещания городского совета от 7 июня указывалось, что герцогиня Анна хотела построить «гроб Господень и колокольню». Акт 1464 года описывал эту часовню, изначально посвященную Богородице и Рождеству Христову, как «часовню гроба Господня». Все было ясно.

Попытка Савойского дома закрепиться в Женеве провалилась после смерти набожного герцога Людовика, которого похоронили во францисканском облачении в монастыре Рив. Поэтому реликвия была перенесена в Шамбери, скромный городок с населением 3600 жителей, который уже был административным центром герцогства[222].

В то время Плащаница представляла собой своего рода политический козырь. Ее статус изменился: она стала могущественным палладионом, защищающим Савойский дом, подтверждением ее легитимности. Мы отмечаем этот феномен при сравнительном упадке культа святого Маврикия, который ранее был в центре внимания. Точно так же, как французский дом гордился тем, что получил от Людовика Святого терновый венец и большой фрагмент Истинного Креста, в святой Плащанице Савойский дом, у которого имелись лишь крошечные частицы Креста Господня, видел источник престижа и славы.

В подлинности реликвии уже не было сомнений. Нападки епископа Пуатвинского, оставшиеся в прошлом веке, давно забылись. Но как с исторической точки зрения интегрировать драгоценное полотно в сюжет Страстей Христовых? Было известно, что христианский мир чтит и другие реликвии этого ключевого эпизода, – например, Кадуэнская плащаница, которая в 1392 году, после разрушения аббатства, была перевезена в Тулузу, плащаница из аббатства Святого Корнелия в Компьени, из Каркассона и из испанского Овьедо, или, наконец, Каорский плат[223]; к большинству из них, принадлежавших могущественным религиозным сообществам, стекались толпы паломников, и поклонение им высшие религиозные власти поощряли индульгенциями.

В 1464 году монах по имени Франческо Делла Ровере, избранный генеральным министром францисканского ордена, в своем трактате о Крови Христовой признавал, что «Плащаница, в которую было завернуто тело Христово после снятия с креста», «с большой преданностью охраняется герцогами Савойскими». Она «окрашена кровью Христовой», настаивал он. Богослов проводил различие между этим полотном, в которое окровавленное тело Иисуса завернули сразу после снятия с креста, и плащаницей из гробницы, на которой, согласно ему, не было отпечатков Тела. В 1467 году Делла Ровере получил сан кардинала, а в 1471-м был избран папой, приняв имя Сикст IV[224]. Два года спустя он напечатал свой трактат на