Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

Уолполу, ибо, если такие негодяи будут оставаться безнаказанными, то что делать нам, бедным судьям? Что ж, или выгораживайте их и давайте им оленину, когда пожелают, или сложим наше оружие и последуем за ними. Сообщение об этой отсрочке уже возымело неблагоприятные последствия, потому что в понедельник вечером у вашего арендатора Саута взломали конюшню, и он лишился лошади, а во вторник вечером конюшню при почтовом отделении в Хартли Роу постигла та же участь, и из нее пропало пять очень хороших лошадей. Так что, сэр Джон, теперь должна прийти ваша очередь…[335].

Так или иначе, а переход от браконьерской охоты на оленей к конокрадству говорит об усилении беспорядков.

На первый взгляд эти инциденты легко распадаются на категории, которые не требуют особых объяснений: браконьерство, тяжкие преступления. Плотник, фермер, колесный мастер и «Морн, который держит трактир „Ворон“ в Хуке», были обличены как «черные»[336]. Но нельзя понять характер исторического эпизода с первого беглого взгляда. Давайте попробуем вглядеться поближе. Кем, например, был Ричард Терри, «отец порока»?

Новость о том, что это не кто иной, как бывший хозяин поместья Догмерсфилд, ошеломляет. Семья лорда жила там, обладая феодальной властью, по крайней мере с 1630 года[337]; несколько ее членов преуспели в Лондоне и вернулись с деньгами в поместье[338]; из других документов следует, что в начале XVIII века Терри владели обширными землями в северном Хэмпшире и южном Беркшире, однако к 1722 году Ричард Терри явно попал в серьезные финансовые затруднения[339]. Но был ли он стеснен в средствах или нет, вряд ли ему понравилось, что от него потребовали заплатить штраф в 5 фунтов за то, что как-то в воскресенье он травил зайца на землях своих предков. К тому же оштрафовал его судья, который был выскочкой и финансовым хищником и скупал у Терри их феодальные владения. Богатство судьи Эллиса Сент-Джона, звавшегося от рождения Эллисом Мьюзом, выросло, как гигантский гриб после дождя. В первом браке с Фрэнсис Сент-Джон он приобрел кое-какую собственность и новую фамилию, во втором, с Мартой Гудьер, он получил гораздо больше, чем в первом, а в 1723 году ему еще предстояло снова жениться и приобрести еще больше имущества. Во втором браке он получил в собственность два поместья в Виндзорском лесу (Баркхэм и Финчхэмпстед в Уэст Корте), а также земли в полудюжине других приходов. Он был настолько уверен в своем положении, что даже затевал тяжбы против лесных чиновников[340], пока «черные» самым доходчивым образом не убедили его встать на сторону властей. Вторая жена, Марта Гудьер, принесла Сент-Джону много земли в Догмерсфилде и некоторую долю поместья Терри. Он неуклонно скупал дополнительные участки земли, выдавал закладные и отказывал в праве их выкупа, чтобы прибрать к рукам копигольды, а также проводил агрессивную политику огораживаний и выселения арендаторов по обычаю с общинных земель. Эта политика, столь же энергично продолженная его сыном, привела к превращению Догмерсфилда в «погибшую деревню»[341]. Попутно Сент-Джон, кажется, заставил одну семью арендаторов по обычаю превратиться в очень активных «черных» браконьеров[342]. Примерно между 1721 годом и декабрем 1723‑го Терри перестали появляться в документах как владельцы поместья, а Эллис Сент-Джон (сначала через свою жену Марту) вступил в его владение[343].

На примере истории Ричарда Терри и сэра Чарльза Энглфилда начинает формироваться еще одна гипотеза относительно характера виндзорских «черных». Нам, по-видимому, удалось бегло взглянуть на приходящий в упадок класс джентри и йоменов[344] и на их пришлых конкурентов с большими деньгами и влиянием, без колебаний использующих и то и другое. Источником богатства Эллиса Сент-Джона стало колесо фортуны (в его случае — цепочка смертей и наследований). Райты из Энглфилда имели связи со знатью и при дворе; они предпринимали те же энергичные меры, что и Сент-Джон в Догмерсфилде, освобождая своих копигольдеров от обязательных выплат и тем самым лишая их прав на пустоши и общинные земли[345]. Новоявленные феодальные сеньоры обнаружили, что древние манориальные права, сами по себе не представляющие особой ценности, можно с помощью ловких юристов обменять на земли, парки, деньги. Но для этого требовались две предпосылки: во-первых, бездушное пренебрежение традиционными обычаями и мнением соседского сообщества, а во-вторых, источники богатства, внешние по отношению к местной аграрной экономике и позволяющие оплачивать услуги адвокатов, приобретать (при необходимости) влияние при дворе, сосредоточивать в руках земли и права на владение недвижимостью, выдавать закладные, использовать финансовые трудности соседей в собственных интересах.

Что касается первой из названных предпосылок, то испытывать угрызения совести по такому поводу могли бы разве что Терри и Энглфилд. Что же до второй, то аграрная экономика лесной зоны и северо-восточной окраины Хэмпшира производит впечатление скорее традиционного хозяйства, чем ориентированной на рынок капиталистической экономики. Арендная плата по обычаю была смехотворной, а плата за лизгольд[346] — умеренной[347]; даже новые захватчики поместий в этот период XVIII века не выступали в обличье лендлордов, настроенных вводить хозяйственные усовершенствования, — они лишь стремились приобрести статус и солидную загородную резиденцию с рыбными прудами, оленьими парками, вазами и обелисками. Для этого они должны были, в первую очередь, привлекать деньги извне. И именно это, как кажется, объединяет всех тех, кого «черные» выбирали объектом своих враждебных действий.

Некоторые из таких людей зарабатывали в финансовой и торговой сфере, вкладывая деньги в свои новые поместья, другие разбогатели благодаря успешной карьере при дворе и в армии. К Догмерсфилду примыкало поместье Хекфилд; «черные» навестили рыбные пруды его владельца, сэра Энтони Стерта. Стерт был сыном лондонского торговца мукой и уполномоченного по акцизам, а сам обзавелся придворной синекурой королевского камергера[348]. Их соседом в Брэмсхилле был сэр Джон Коуп, член парламента, сын одного из директоров Банка Англии и сам директор в течение многих лет; его сын, Моноу Коуп, также был членом парламента[349]. В самом лесу высшие должностные лица и титулованные хранители, конечно, по определению принадлежали к власть имущим. Негус, Кобхэм и Кадоган были очень близки ко двору и правительству[350]. Бригадный генерал Филип Ханивуд отличился в глазах вигов в 1710 году, когда был лишен полка за то, что пил за «проклятие и свержение» правительства Харли; его вознаградили должностью хранителя Олд Виндзор Уок и камер-юнкерским жалованьем в 500 фунтов в год[351]. Сэр Роберт Рич, хранитель Беарвуд Уок, за кражу чьего «ручного» оленя приговорили к высылке на каторгу Эдварда Кольера, был еще одним из офицеров Мальборо и навлек на себя такую же опалу при королеве Анне; в 1720‑х годах он был надежным членом парламента от вигов и занимал синекуру при дворе принца Уэльского[352].

Не все