Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Цель была — заразить массу студенчества, как одну из активнейших частей молодежи, национализмом и выпустить в качестве тарана для развала страны на части. В 1989 году первый съезд народных депутатов СССР вдруг решил, что призывников более, чем достаточно, поэтому студентов, даже не дослуживших двух лет, даже тех, кто только полгода отслужил, вернули из армии. Свежезараженную национализмом группу молодежи. Болеющую национализмом в особо острой форме.
Советская армия тех лет была не школой мужества, как в программе «Служу Советскому Союзу» рассказывали, а школой национализма.
Да-да, по ошибке призывали, и потом ошибку в 1989 году исправили… Да, именно тогда исправили, когда страна входила в решающую фазу развала, когда для этой фазы и нужны были в республиках массы националистически настроенной молодежи.
* * *
Почти в самом конце службы, я был уже дембелем, как раз в последних числах мая 1989 года, мы с замполитом нашей роты капитаном Петренко сидели вечером у него дома и немного выпивали по поводу благополучной кастрации его кабанчиков (многие офицеры нашей части держали хозяйство). Я призвался в возрасте 23 лет, был достаточно взрослым человеком, поэтому отношения у меня с офицерами и прапорщиками были несколько иные, чем у 18–19-летних.
Как раз шла трансляция заседания съезда и как раз там выступающие требовали отмены призыва студентов и возвращения их из армии.
За исключением того, что капитан Петренко навязчиво пытался выстроить отношения между мною и своей пятипудовой дочерью, студенткой педагогического техникума в г. Спасск-Дальний, где находилась наша часть, был мужиком умным. Тогда он сказал, отреагировав на происходящее на съезде:
— Родителей из Киргизии надо вывозить, пока не поздно. Они на самой границе с Узбекистаном живут. Киргизы и узбеки сейчас начнут резать друг друга и русским там достанется.
— Думаете, что Союз распадется, товарищ капитан?
— Не думаю, а знаю. Он и так на соплях уже держится.
* * *
Вооруженные силы СССР образца 80-х годов в части солдатского быта и солдатской службы являлись наглядным подтверждением того, что проклятые либерасты про брежневский застой всё врали и врут. Никакого застоя не было и в помине. Были на всё лицо невиданные прогресс и развитие. Вы только сами подумайте: еще в 50-х годах солдаты писали домой письма либо карандашами, либо перьевыми чернильными ручками, макая перо в чернильницу, а во время моей службы у каждого солдата была в наличии современнейшая по тем временам шариковая авторучка.
А если серьезно, то можете посмотреть кинофильм 1955 года «Солдат Иван Бровкин», чтобы получить почти полное представление о быте советских воинов срочной службы. Абсолютно те же казармы, табуреты, тумбочки и кровати в них. На кроватях — абсолютно такие же матрацы и одеяла. Форма на солдатах абсолютно такая же. Только чуть покрой гимнастерок изменился. У солдата Ивана Бровкина она расстегивалась только на вороте, у нас, в 80-е годы — полностью.
Нет, конечно, я опять очерняю. Еще у нас в казарме стоял телевизор, сидя перед которым вся рота каждый вечер смотрела программу «Время» и каждое воскресенье — программу «Служу Советскому Союзу».
И, разумеется, очернительством занимались все мои товарищи по службе, когда нам, вчерашним призывникам, в спортзале Школы младших авиаспециалистов, части, в которой мы начали свою еще тогда курсантскую службу, выдали нашу первую военную форму с прилагающимися к ней кирзовыми сапогами и портянками, а мы, в большинстве вчерашние студенты (мой весенний призыв был таким), смеялись над этим: больше сорока лет назад война закончилась, а советские солдаты всё портянки на ноги учатся наматывать.
Только представьте, за сорок лет в армии быт солдат изменился только в двух вещах — в казарме появился телевизор и у солдат — шариковые авторучки!
Да и черт с ними, с этими сапогами и портянками! Не настолько мы были оранжерейными, чтобы из-за них трагедии устраивать.
Наша курсантская жизнь длилась полгода, я был командиром отделения, мое отделение было лучшим в роте. Знаете, сколько раз за полгода я выбирался в город посмотреть на людей, которые ходят в штатском? Один раз! За полгода — одна увольнительная. Правда, ее мне дали на всю ночь, приехал в гости брат и мы с ним в гостинице переночевали. Для меня сделали исключение, на ночь отпустили. Командир роты уже решил, что я после учебки останусь у них в постоянном составе, ко мне относился очень благожелательно.
А большая часть курсантов свою парадно-повседневную форму, в которой мы в увольнение ходили, одела два раза — когда получали у старшины и примеряли, да на принятие присяги.
Вы слышали, как готовятся экипажи космонавтов в плане совместимости характеров? Проводятся эксперименты с добровольцами, которых помещают в условия закрытого пространства и изучают изменения психики людей, вынужденных долгое время проводить вместе. Не все добровольцы выдерживают.
А что будет, если сотни полторы человек закрыть в этом «космическом корабле»? Полторы сотни человек разных национальностей, привычек, уровня воспитания, с разными характерами. И не дать им никакой отдушины в виде хотя бы прогулки по гражданскому населенному пункту хотя бы раз в неделю?
Почему-то военное командование СА решило, что если солдата выпустить за ворота части, то он сразу кого-нибудь ограбит, изнасилует и потом дезертирует, поэтому увольнительную в город командир роты подписывал дрожащей рукой, ожидая именно такого поведения от своих бойцов.
Т. е., когда советские юноши перед призывом в армию учились, работали, жили среди штатского населения, то они вели себя как нормальные люди, им разрешалось ходить по городам и поселкам страны без конвоя, стоило только одеть их в форму, как они превращались в потенциальную банду насильников и убийц?
Да черт бы с ней, с казармой! Пережить можно почти всё, когда знаешь — для чего. Но ведь нас-то призвали в армию служить, изучать военное дело, в учебке из нас готовили авиамехаников. В моей учебной роте готовились механики по бомбовооружению — один раз на занятия принесли и показали взрыватели авиабомб, два раза сводили на учебный аэродром. В первый раз показали бомболюк самолета, во второй — прапорщики-механики показали, как подвешивать в него бомбу. И всё. Еще несколько теоретических занятий, на которых половина личного состава, уставшая после нарядов, спала с открытыми глазами, а половина — русского языка толком не знала.
Один раз вывели на стрельбище, дали по 12 патронов. Три пробных,
