Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Я даже отчетливо помню момент, когда принял решение порвать с медициной. На «Скорой» я был, так сказать личным фельдшером Юрия Ивановича, которому удалось перерешать вопрос с распределением в Артем и устроиться во Владивостоке врачом «Скорой помощи» на подстанцию «Космонавтов», обслуживающую район бухты Тихой. «Космонавтов» — это потому, что она находилась на улице Космонавтов. Там же работала жена Юрия Ивановича. Мой друг меня изредка отдавал «в рабство» на ночь женщинам-врачам по их горячим просьбам.
Ночью женщины-врачи «Скорой помощи» побаивались работать с фельдшерами-женщинами. Да и просто фельдшеров не хватало. В одиночку женщине-врачу с коробочкой в кармане, в которой лежали четыре ампулы с наркотиками, ночью было страшно заходить в подъезды, во многих из которых даже лампочек не было. Нападения наркоманов на врачей «Скорой помощи» случались. Криминальная обстановка в СССР была совсем не такой, какой ее вспоминают ностальгирующие по тем временам. А уж женщине попасть на вызов в общежитие «Рыбного порта», на пьяную поножовщину, которая там случалась почти ежедневно — совсем неприятно.
Однажды я работал в бригаде со Светланой Петровной Меркуловой, она уже вот-вот должна была уйти на пенсию, замечательнейшая женщина, любимица подстанции. После очередного вызова, приехав на подстанцию пополнить аптечку, мы в курилке с ней разговорились. Я рассказал про брата и про то, что у меня появляется мысль перевестись в его институт, но уже заканчиваю четвертый курс меда, жалко этих лет.
— Специальность устраивает? Зарплата хорошая? Так чего ты думаешь? Посмотри на меня — тридцать лет ишачила, половину из них на «Скорой», что я заработала? Благодарность народа? Это вот сегодня мы с тобой попытались в столовой «Рыбного порта» без очереди поужинать, потому что у нас всего 20 минут времени было, так что этот народ стал орать? Белая кость! Вот мы с тобой в заляпанных кровью халатах, возимся в их блевотине — мы белая кость! Престижная профессия! А то, что я с этой престижной профессии домой со смены поеду не на такси, потому что стоит оно мне, через весь город, половину заработка за смену, а с четырьмя пересадками и мне там всё отдавят, я домой приду полуживая… И так день за днем. Вся жизнь. Ты год потеряешь? Как бы тебе потом всю жизнь не жалеть, что ты год сэкономил.
Я на всю жизнь благодарен доктору Меркуловой за те слова. Хотя, потерял и не год. А три. Из-за подлости декана факультета мединститута. Но даже когда стало понятно, что в случае ухода из ВГМИ мне светит армия. т. е. еще два потерянных года — я уже не остановился.
* * *
И дело даже не в том, что я сменил одну профессию на другую, более денежную. Это ерунда. Только потом, через много лет, я осознал последствия своего шага: я перестал быть рабом профессии.
Вот то, что нам еще в школе внушали: выбираете профессию на всю жизнь — не ошибитесь! — это рабство. Уже в школе пропаганда выбора профессии на всю жизнь шла вразрез с идеями коммунизма.
Сменив одну профессию на другую, я уже смелее дальше шел и на смену следующей профессии. Дальше — еще смелее. Я стал ценить самого себя, а не свой диплом при себе.
* * *
Самое интересное, что еще в 1925 году И. В. Сталин, выступая перед студентами на первой Всесоюзной конференции пролетарского студенчества, говорил:
«Вузы и комвузы, рабфаки и техникумы — это школы для выработки командного состава по хозяйству и культуре. Медики и экономисты, кооператоры и педагоги, горняки и статистики, техники и химики, сельскохозяйственники и путейцы, ветеринары и лесники, электрики и механики, — это всё будущие командующие по построению нового общества, по постройке социалистического хозяйства и социалистической культуры… Наконец, о студентах-коммунистах специально. Говорят, что студенты-коммунисты мало успевают в науках. Говорят, что они серьёзно отстают в этом отношении от беспартийных. Говорят, что студенты-коммунисты предпочитают заниматься „высокой политикой“, убивая две трети времени на бесконечные прения „о мировых вопросах“. Верно ли всё это? Я думаю, что верно. Но если это верно, то из этого следуют, по крайней мере, два вывода. Во-первых, коммунисты-студенты рискуют стать плохими руководителями социалистического строительства, ибо нельзя руководить построением социалистического общества, не овладев науками. Во-вторых, дело выработки нового командного состава рискует стать монополией в руках старых профессоров, нуждающихся в новой смене из новых людей, ибо нельзя готовить новую смену и новых научных сотрудников из людей, не желающих или не умеющих овладеть наукой. Нечего и говорить, что всё это не может не создавать прямой угрозы всему делу социалистического строительства. Можно ли мириться с таким положением? Ясно, что нельзя. Поэтому студенты-коммунисты и вообще советские студенты должны поставить себе ясно и определённо очередную задачу: овладеть наукой и создать новую смену старому профессорскому составу из новых, советских людей.»
Такое впечатление, что он со мной на одном курсе института учился. Только в наше время эти «студенты-коммунисты», бездари и тупни, имели зачетки с одними «пятерками». Завалить активного общественника, тем более члена партии, на экзамене ни один преподаватель не решился бы.
* * *
Еще до весенней сессии в конце 4-го курса я съездил в Уссурийск, точнее, пригородное с Уссурийском село Воздвиженка, где находился ветеринарный факультет Приморского сельскохозяйственного института. Пошел на прием к декану факультета Павлу Павловичу Задорожному. Нужно было определяться с переводом, узнать, для начала, есть ли у них вакансии. Павел Павлович выслушал меня. Сказал, что вакансии есть на любом курсе. Удивился, что я перевожусь из медицинского в сельхозинститут, посмотрел мою зачетку, еще больше удивился, но мои аргументы понял.
— Вы родной брат Станислава Балаева? Ваш брат — хороший студент. Что ж, давайте сделаем вам отношение, подпишите у ректора и пусть медицинский институт направляет ваше дело. Возьмем вас, конечно, не на четвертый курс, а только на третий, и вам большую разницу в предметах сдавать нужно. А на четвертом курсе идут такие предметы, которые вы не сможете сдать, там нужно иметь практические знания. Отвезите отношение своему декану, в июне приезжайте, к концу сессии у нас, мы вас зачислим и организуем экзамены.
С
