Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

его лидера, консервативный момент Китая воплощал переосмысление. Это был относительно короткий период консолидации государства, прежде чем возобновились экономические реформы – в соответствии с китайскими моделями, а не западными ценностями[1803].

Это не означало, что Китай отказался от сотрудничества с ельцинской Россией. Хотя отношения были приостановлены на несколько недель после распада СССР из-за общего беспорядка, КНР признала Российскую Федерацию 27 декабря 1991 г. вместе с другими оставшимися 11 бывшими советскими республиками. И, несмотря на серьезные сомнения в отношении разговоров Ельцина о демократизации и экономической шоковой терапии, Китай начал ухаживать за российским лидером. В конце концов, вот что сказал временный поверенный в делах Китая Чжан Чжэн в Москве директору Института Дальнего Востока Российской академии наук Михаилу Титаренко: «Мы против идеологизации межгосударственных отношений. Каждый имеет право на собственную оценку изменений, происходящих в вашей стране»[1804].

Китайско-российские отношения, безусловно, пострадали от короткого медового месяца Ельцина с Западом в первой половине 1992 г. Первоначально распад Советского Союза означал, что Москва ослабила свои политические щупальца в Тихом океане, поскольку Ельцин сосредоточился на попытках построить демократию и полноценную рыночную экономику в том, что, как он надеялся, будет «равноправным партнерством» с США. Но, учитывая внутриполитические проблемы Ельцина и его собственное стремление к власти, он в конечном итоге был вынужден умиротворять консерваторов и евразийцев, скептически относящихся к «вестернизации». В результате тон разговоров Кремля о «дружбе» и «союзничестве» с Западом вскоре стал глуше, а недолгое «объятие», когда Россия купалась в идее стать «полноценной частью демократического мира», разомкнулось[1805]. Вместо этого стали раздаваться заявления об особой российской идентичности, уходящей корнями в ее славную историю и риторику «великой державы», а также разговоры о значении ее «ближнего зарубежья»153 и государств в Азии и на Ближнем Востоке. Другими словами, после краткого флирта с США в 1992 г. российская внешняя политика перешла к более «географически сбалансированному» подходу. Вместе с этим росло понимание ценности взаимовыгодных отношений с Пекином[1806].

Тем не менее Кремль не отказался от принципиально ориентированного на Запад мировоззрения – не только Америки и НАТО, долларов и немецких марок, но и от такой неприятной проблемы «западных ценностей». Министр иностранных дел России – атлантист Андрей Козырев – подчеркнул разницу между Россией и Китаем в области прав человека. Выступая на сессии Комиссии ООН по правам человека в Женеве в марте 1992 г., Козырев проголосовал за включение вопроса о нарушениях прав человека в Тибете в повестку дня – это было прямое оскорбление Пекина. Он даже провозгласил: «Создание цивилизованного общества в Российской Федерации невозможно без полной защиты прав человека. С учетом этого мы стараемся использовать международные механизмы и в определенной степени станем способствовать вмешательству во внутренние дела»[1807].

Таким образом, предзнаменования для визита Козырева в Пекин несколько дней спустя после этого совсем не были благоприятными. Предпринятая им тридцатичасовая остановка на пути в Сеул и Токио оказалась не только короткой, но и рискованной. Произошла, конечно, ратификация китайско-российского соглашения о границе и попытки «придать дополнительный динамизм» переговорам о сокращении вооружений и мерах укрепления доверия в регионе. И было подписано соглашение о «торгово-экономических связях» взамен старых договоров 1958 и 1990 гг., а также обсуждались вопросы открытия прежде закрытых приграничных городов для трансграничной торговли и создания зоны свободного предпринимательства в районе реки Туманная (Тумакнган) – в том районе, где Китай, Россия и Северная Корея граничат друг с другом. Но в остальном мало что было достигнуто. Действительно, как подчеркивалось в их официальных документах, «элементы значительного согласия сосуществуют с различными подходами к некоторым весьма важным вопросам». Далее Козырев заявил на пресс-конференции: «Нельзя выбирать соседей. Нравится нам нынешнее китайское руководство или нет, мы должны сотрудничать с ними. Другого пути нет»[1808].

Эта напряженность, однако, не помешала практическому военному сотрудничеству с Россией: КНР закупила 24 российских истребителя, которые были отправлены в Китай в середине 1992 г. Это также не помешало пригласить Ельцина с государственным визитом в Пекин. Стремясь избежать политических потрясений у себя дома, российский лидер надеялся погреться в лучах азиатского саммита и мечтал изменить международный баланс сил. В конце ноября, незадолго до своей поездки он торжественно объявил о начале «новой и исторической эры» в китайско-российских отношениях. Китай, «великая держава», по его словам, теперь будет «занимать приоритетное место во внешней политике России – не только в Азии, но и во всем мире»[1809].

В Пекине в совместной декларации, подписанной Ельциным и президентом Китая Ян Шанкунем 17 декабря, была поддержана политика «конструктивного сотрудничества». В ней говорилось, что Россия и Китай рассматривают друг друга как «дружественные государства», которые будут «развивать отношения добрососедства, дружбы и взаимовыгодного сотрудничества» в соответствии с Уставом ООН, основанные на принципах «взаимного уважения и территориальной целостности, ненападения, невмешательства друг друга во «внутренние дела, равенство и взаимная выгода, мирное сосуществование и другие общепризнанные нормы международного права». В ней также признавались различные политические пути двух стран, но также утверждалось, что «различия в социальных системах и идеологиях не должны препятствовать нормальному развитию межгосударственных отношений»[1810].

Формулировки в совместном коммюнике о китайско-российских отношениях в рамках международной системы заметно изменились по сравнению с формулировками 1989 и 1991 гг. В нем подчеркивалась необходимость того, чтобы ООН играла большую роль и обладала большим авторитетом, отмечалось «появление многополярного мира», осуждались любые формы «гегемонизма» и «политики силы». Предлагая такое описание глобального порядка, основанное на принципах realpolitik, декларация представила взгляд на глобальную политику, противоречивший атлантистской линии Козырева. Действительно, это был возврат к освященной веками концепции советской внешней политики, которая рассматривала международные отношения в геостратегических и геоидеологических терминах. Соединенные Штаты были основной, хотя и неустановленной точкой отсчета, когда в документе критиковались «гегемония» и «силовая политика». Короче говоря, это был определенный возврат к политике треугольности. То, что многие считали концептуальным пережитком холодной войны, приобретало новую актуальность в качестве основы для понимания отношений между великими державами в конце XX в. и в XXI в.[1811].

Готовность Ельцина подписать декларацию ясно сигнализировала о желании России освободиться от роли младшего партнера Америки и углубить отношения с Пекином, чтобы получить некоторые рычаги влияния на Вашингтон. Китайское руководство было в равной степени удовлетворено. Их видение многополярного мирового порядка предлагало выход из дипломатической изоляции после санкций на площади Тяньаньмэнь, краха советского коммунизма и жесткой американской линии в отношении прав человека. Более того, растущее партнерство с Россией оказало Пекину поддержку в его стремлении ограничить фактически однополярное господство Соединенных Штатов в эпоху после окончания холодной войны[1812].

Конечно, в то время как стратегические и политические интересы сближали двух соседей, создавая основы для зарождающегося альянса, сохранявшиеся расхождения