Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

наступившем после окончания холодной войны. В этих обстоятельствах, однако, Бушу было трудно отказать Ли в просьбе о частной беседе в кулуарах саммита. Игнорируя письма почти 30 членов Конгресса США, призывавших его не садиться за стол переговоров с китайцами, Буш представил свою встречу с Ли как «любезность» – первая встреча один на один между лидерами США и КНР после визита в Пекин в феврале 1989 г. Для Ли это обернулось настоящей удачей[1789].

По-видимому, не случайно, что всего за час до встречи Буша с Ли Госдепартамент опубликовал свой ежегодный доклад о правах человека в мире, в котором Китай был описан как репрессивный режим, «не соблюдающий международно признанные нормы». «Эйша уотч» – американская группа по наблюдению за соблюдением прав человека – даже назвала сведения по КНР «анахронизмом нового мирового порядка»[1790]. Но Ли, как обычно, не собирался быть пригвожденным американцами к позорному столбу. В своем обращении к Совету Безопасности он хладнокровно заявил, что Китай «ценит права человека», но что этот вопрос «относится к суверенитету» каждого государства. Пекин будет обсуждать и сотрудничать в этом вопросе только с позиции «равноправия». Кроме того, «положение в области прав человека в стране не должно оцениваться с позиций полного игнорирования ее истории и национальных условий». Ли был непреклонен в том, что «нецелесообразно и неосуществимо, чтобы все страны соответствовали критериям или моделям в области прав человека одной из небольшого числа стран». Он сидел, оставаясь невозмутимым, когда Ельцин заявил, что «в свободной России больше нет узников совести» и что теперь есть «реальный шанс положить конец деспотизму и демонтировать тоталитарный порядок». Он и глазом не моргнул, когда новый российский лидер назвал западные страны своими «союзниками»[1791].

Беседа Ли с Бушем после пленарного заседания саммита носила абсолютно формальный характер. Встреча проходила в небольшом конференц-зале, и Буш изо всех сил старался избегать любого проявления личной теплоты. Он и Бейкер выглядели нарочито мрачными, в отличие от улыбающегося Ли, когда репортерам пула разрешили войти в комнату для фотосессии. Президент также предпочел сидеть за столом напротив Ли, а не в креслах бок о бок, как при его встречах с другими лидерами в Нью-Йорке. Они проговорили всего 20 минут[1792]. Буш сказал Ли, что считает достижения Китая в области прав человека неадекватными. Китайский премьер ответил своим обычным заявлением, что это внутреннее дело КНР, не подлежащее обсуждению посторонними. Бейкер впоследствии подчеркнул средствам массовой информации: «Это неприемлемо по нашим стандартам». Не было никакого прогресса и в области нераспространения[1793].

И все же визит Ли Пэна в Нью-Йорк казался его личным, да и национальным триумфом. Он использовал поездку для получения максимального визуального эффекта – провел двусторонние переговоры с коллегами по Совету Безопасности, Ельциным, Мэйджором, Миядзавой, увенчанные встречей с недовольным Бушем. Единственным крупным игроком, с которым он не встретился, являлся Миттеран, чья поездка в США была очень короткой и чье правительство открыто поддерживало китайских диссидентов в изгнании. Несмотря на громкие протесты нескольких сотен китайских студентов и сторонников демократии у здания штаб-квартиры ООН, никто не сомневался, что китайский премьер покинет Нью-Йорк, укрепив и позиции Китая, и свои собственные. «Когда он вернется в Пекин, он войдет в историю как победитель, продемонстрировав свою способность вернуть Китай в мировое сообщество», – с грустью сказал Хайчэн Чжао, организатор протеста: он надеялся на 10 тыс. демонстрантов. Чай Лин, студенческий лидер, добавила: «Я не думаю, что это хорошее начало для нового мирового порядка»[1794].

Однако доминирование Ли в китайской политике оказалось коротким – трехлетнее интермеццо после событий на Тяньаньмэнь – прежде чем экономические реформаторы в руководстве КПК снова начали задавать тон[1795]. Усилилась критика регрессивного поворота Ли к централизации и структурным преобразованиям под строгим административным контролем. Один ведущий экономист направил в Государственную плановую комиссию письмо, содержавшее резкие формулировки, в котором говорилось, что независимо от того, является ли экономика капиталистической или социалистической, стратегия «контроля над деньгами и освобождения цен выступает объективным законом для бесперебойного функционирования рыночного механизма, который необходимо соблюдать». Более важной была политическая реакция к 1992 г. Дэн не был готов просто смотреть и видеть, как Ли сводит на нет его практические достижения и доктринальное наследие. «Мы больше не можем позволить себе выжидательную позицию», – заявил Дэн. Пришло время снова «двинуться вперед» с новыми реформами. Собрав свои слабеющие силы в последний раз, выдающийся руководитель ненадолго вернулся на передний план политики – почти через два года после того, как он ушел в отставку с поста председателя важнейшей военной комиссии в ноябре 1989 г., и после того, как ветераны-консерваторы в партии, включая Ли, после событий на площади Тяньаньмэнь вынудили его свергнуть либерального Генерального секретаря партии Чжао Цзыяна[1796].

Преемник на обоих высших постах – Цзян Цзэминь – был компромиссным кандидатом, но он останется у руля национальной политики в новом тысячелетии. Однако поначалу, к неудовольствию Дэна, Цзян сплотил своих товарищей вокруг антизападной политики и мантры о политической «стабильности», основанной на роли КПК, в то же время позволяя понемногу и без большой огласки продолжать экономические реформы. Он продолжил осторожно маневрировать в условиях идеологической напряженности между Дэном и Ли, когда КПК отмечала свое семидесятилетие в июле 1991 г. Что придало Цзяну смелости вновь настаивать на экономической модернизации, так это громкое возвращение Дэна на политическую сцену в начале 1992 г. – после его знаменитого «южного турне» в Гуанчжоу, Шэньчжэнь и Чжухай, а также в Шанхай, во время которого он неустанно и решительно выступал за более быстрый переход к рынку. Показав, что он не утратил ни капли своей политической хитрости, Дэн сумел ограничить влияние партийных ветеранов и военных в руководстве КПК, укрепил позиции Цзяна как своего очевидного наследника и предоставил последнему больше возможностей для маневра. Когда Цзян возобновил экономическую либерализацию, результаты были почти мгновенными. В течение года экономический рост утроился, валютные резервы удвоились, достигнув 21,76 млрд долл., прямые иностранные инвестиции выросли в четыре раза, а общий объем внешней торговли увеличился в пять раз. Таким образом, к концу 1992 г. экономика Китая вернулась к состоянию бума[1797].

На XIV съезде КПК в октябре того же года цель экономической реформы была уточнена и определена как переход к «социалистической рыночной экономике». Затем эта концепция была закреплена в Конституции Китая вместе с поправкой о том, что КНР находится на «начальной стадии социализма» в марте 1993 г. Было также заявлено, что Китай представляет собой особый тип «социализма» – с отчетливо выраженной «китайской спецификой». Но это «социалистическое» переосмысление в китайском стиле не должно развиваться изолированно. Ссылаясь на одно из классических китайских выражений: «Нефрит можно обрабатывать другими камнями», – Цзян считал, что уроки, извлеченные из процессов трансформации Запада и Восточной Европы, имеют решающее