Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

Рядовые сотрудники подверглись наихудшим формам «офисного террора» — начальственным требованиям письменного самоотчета о проделанной работе за малые отрезки времени и пытке хронофиксажем. Нелегко давалось и испытание флешкой. Многие еще осенью распрощались со своими зарплатными листками и уволились[1258], а в начале 2020 года вслед за топ-менеджментом посыпались и другие несущие конструкции.

27 февраля от проекта отмежевался Дэвид Богнер, известный австрийский специалист по музейному проектированию, куратор музейной коллекции и экспозиции МЦХ. Обращаясь к Наблюдательному совету МЦХ с открытым письмом, Богнер писал о недопустимости психологических экспериментов и симуляций этического выбора в коммеморации Бабьего Яра, о неприемлемости шокового обхождения с посетителем как с морально чистым, неисписанным листком или как с ребеночком из детсада. Это ему, Богнеру, «МЦХ 2.0» обязан самым ядовитым слоганом про себя — клеймом «Диснейленд»![1259]

В марте 2020 года с МЦХ распростился его главный историк — Карел Беркоф. С ним (точнее, за ним) ушли из Научного совета Дитер Поль и Кристиан Дикман — одни из ведущих немецких историков Холокоста. Все они осудили и нарратив Хржановского, и самого Хржановского за его, так сказать, «сомнительный моральный облик»[1260].

В своем апрельском — прощальном — письме Беркоф писал:

Проект Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр» ожидает очень сложное будущее... Я чувствую глубокую печаль из-за того, что было потеряно. Я привык чувствовать, что проект имеет определенные нравственные ориентиры, но это больше не так... Учитывая это, моя роль главного историка казалась неуместной или по крайней мере нуждалась в пересмотре... Я отклонил приглашение в роли советника возглавить Научный совет, и письменно заявил в марте, что больше не могу осуществлять публичную поддержку МЦХ по этическим соображениям, а также учитывая необходимость защищать свою профессиональную репутацию[1261].

При этом «МЦХ 2.0», с удовольствием вбирая в себя все лучшие наработки от «МЦХ 1.0», не впадал в щепетильность и не спешил указывать на эту преемственность, создавая видимость работы новой команды как бы с чистого листа[1262].

Понятно, что вокруг МЦХ 2.0 быстро склубился осиный рой враждебности. Моральный облик арт-директора вдруг «смутил» даже харьковскую прокуратуру, представившую себе Дау-Хржановского отъявленным садомазохистом и дьяволом во плоти. Она завела против него уголовное дело (sic!) из-за его якобы издевательств над детдомовцами во время съемок «Дау». Такого шулерского финта, как натравливание на врага прокуроров в истории битв нарративов Бабьего Яра друг с другом еще не было! Растем!..

И все же главным поводом для протестов Беркофа и многих других стала та самая флешка, т.е. концепция арт-директора. 27 апреля 2020 года этот рабочий драфт Хржановского выпорхнул из нее на свет божий — презентацию перепечатала большая украинская газета, сразу же породив фурор, хор-рор и скандал[1263]. С одной стороны, конечно, нехорошо: публикация неавторизованная, опубликованное — лишь черновик концепции, ее набросок, эскиз, драфт, не предназначавшийся для широкой публики. А с другой — очень даже хорошо, поскольку, несомненно, это и есть подлинное ars poetica Хржановского, его кредо, направление его мысли и чувств в контекстном поле Бабьего Яра.

И уже по этому одному нарратив Хржановского заслуживал куда более серьезного обсуждения и куда более широкой циркуляции, нежели совковокулуарная. Так что и слава богу, что флешка с нарративом стала публичным достоянием: негодование оппонентов заставляет, при любом упрямстве, что-то пересмотреть и отказаться хотя бы от самого одиозного.

Обнародование этого нарратива породило множественное — в основном протестующе-возмущенное — эхо, к тому же глобальное (статьи в «Нью Йорк Таймс» и других мировых СМИ).

Кульминацией возмущения стало «Обращение украинской культурной и научной общественности относительно мемориализации Бабьего Яра», датированное 13 мая 2020 года и адресованное президенту В. Зеленскому, премьер-министру Д. Шмыгалю и мэру Киева В. Кличко[1264]. Завершается обращение весьма патетично и «геополитично»:

Мы, украинцы, как политическая нация несем общую ответственность за сохранение памяти о трагедии, которая произошла в нашей стране. Наша способность справиться с задачей коммеморации этих мест является глобальным вызовом и современным экзаменом на национальную и политическую зрелость и одновременно проверкой того, насколько мы освободились от постколониального сознания, от комплекса неполноценности и от зависимости от других государств и групп, которые пытаются формировать эту историческую память вместо нас или навязывают нам собственные коммеморативные практики.

Будучи одновременно еще и своего рода петицией в поддержку «украинского» проекта («Концепции»), «Обращение» собрало более 1500 подписей!

Но, даже выслушав или прочитав все возражения, Хржановский, похоже, приверженности своему кредо не растерял . В одном из своих интервью 2020 года он представил это дело так:

... Было разработано определенное видение того, в какую сторону нужно смотреть. Собственно, то, что сейчас слили в интернет, — и есть это направление видения. Мой взгляд и предложения по развитию проекта показались наблюдательному совету наиболее интересными, и я получил предложение стать художественным руководителем мемориального центра.

Сколько же тут лукавства с обеих сторон! И «украинцы как политическая нация», вчистую проигнорировавшая коммеморацию еврейских погромов у себя в стране. И Наблюдательный совет МЦХ, который вместо обсуждения нарративов заслушивал по зуму бойкие отчеты сотрудников МЦХ и полагался на испорченный постсовком вкус артдиректора и бюджет от Фридмана.

2019. Нарратив Хржановского

Но в чем же, собственно, кредо Хржановского? Что там, черт побери, было на флешке? Ну сколько можно томить!..

Итак!..

Хржановский представляет себе будущий мемориал не как банальное собрание артефактов, а как масштабное иммерсивное[1265] действо.

Экспозиция — лабиринт, по которому посетители разного возраста пройдут своими маршрутами, но каждый — цитата из драфта — «сложным и порой шокирующим эмоциональным путем, в центре которого — возможности этического выбора». Даже не столько они пройдут, сколько их проведут — с ними будут еще некие сопровождающие, следящие за тем, чтобы никто не сачковал.

В пути их поджидало бы «сильное эмоциональное воздействие» — с помощью звуков, влажности, низкой температуры, мягкого пола, запахов и т.д. Их ждут остановки с интерактивами, где им предстоит «делать важные этические выборы». В зависимости от их реакций (ответов) им будут начисляться какие-то баллы, формироваться какие-то индивидуальные психопрофили и предлагаться — с неприятной настойчивостью — участие в тех или иных социальных и психологических экспериментах.

Среди которых, в частности:

Стэнфордский тюремный эксперимент: в нем участники играют роли «охранников» и «заключенных», демонстрируя, что в зависимости от ролей, люди готовы проявлять насилие.

Эксперимент Милгрэма, который показывает, что слово начальника для человека может быть важнее, чем собственная совесть.

Эксперимент апатичного