Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян


Бабий Яр. Реалии читать книгу онлайн
Киевский овраг Бабий Яр — одна из «столиц» Холокоста, место рекордного единовременного убийства евреев, вероломно, под угрозой смерти, собранных сюда якобы для выселения. Почти 34 тысячи расстрелянных всего тогда за полтора дня — 29 и 30 сентября 1941 года — трагический рекорд, полпроцента Холокоста! Бабий Яр — это архетип расстрельного Холокоста, полигон экстерминации людей и эксгумации их трупов, резиденция смерти и беспамятства, эпицентр запредельной отрицательной сакральности — своего рода место входа в Ад. Это же самое делает Бабий Яр мировой достопримечательностью и общечеловеческой трагической святыней.
Жанр книги — историко-аналитическая хроника, написанная на принципах критического историзма, на твердом фактографическом фундаменте и в свободном объективно-публицистическом ключе. Ее композиция жестко задана: в центре — история расстрелов в Бабьем Яру, по краям — их предыстория и постистория, последняя — с разбивкой на советскую и украинскую части. В фокусе, сменяя друг друга, неизменно оказывались традиционные концепты антисемитизма разных эпох и окрасок — российского (имперского), немецкого (национал-социалистического), советского (интернационалистского, но с характерным местным своеобразием) и украинского (младонационалистического).
...В проект МЦХ «Бабий Яр» Хржановского пригласил Михаил Фридман — и с таким напутствием:
...Ты можешь посмотреть, как его можно сделать интереснее, эмоциональнее, исходя из того, как меняется мир? Как рассказать эту историю, чтобы люди могли что-то [по]чувствовать?[1248]
Отдадим должное чутью и смелости стареющего и охваченного национальным сантиментом олигарха[1249]. Апатичное, заторможенное, политкорректное и немного пресное развитие проекта на протяжении первых его лет не сулили ничего сверх тематически гарантированного вернисажного успеха и навевали определенную тоску, от которой уже загодя сводило скулы. Складывалось впечатление, что МЦХ потребен перезапуск — омоложение, переливание крови, диализ, хотя бы очистительная клизма, черт возьми!
Да простится мне следующая невольная психологическая реконструкция, но разве не скучно — при всем рыночном азарте — ворочать миллиардами, бесконечно рискуя, то взлетая, то падая, на незримой золотой оси между Лондоном и Москвой — и не оставить после себя триумфальную арку Фридмана! Плох тот мультимиллиардер, в налоговой декларации которого не лежит чек от мировой заслуги перед искусством, историей или медициной!
И мемориализация Бабьего Яра, окрашенная еще и семейной холокост-ной историей, в таком случае разве не идеальный проект для такой амбиции и инвестиции? Тогда — 45-летний звездный вау-режиссер, нарцисс с бульдожьей хваткой, эпатажный скандалист с прической молодого Шостаковича — разве не лучший шанс для успеха еще и в этом деле?!..
«Постсовок» же Фридмана не смущал: он и сам был его классической эманацией, только финансовой. Но запасть на «Дау», как Куртензис, и переложиться самому в советского минфина с институтским ромбиком на лацкане или в райфина в нарукавниках (а других финансистов в СССР и не было!), он, конечно, не мог. Зато профинансировать топовый джазовый фестиваль и глобальный панъеврейский мегапроект — мог! Это другое дело, это на века — да это и по душе, и по израненной совести тоже. Это — точно его!
О трудностях совместимости Постсовка и Холокоста, «Дау» и «Бабьего Яра», как и о рисках неминуемой новой отсрочки появления мемориала в Бабьего Яру, олигарх тогда не задумывался. Да и кто ж мог тогда предполагать 24 февраля и воспоследовавшие санкции? А что до несовместимости, то в его разумении это вопрос лишь цены ее преодоления.
Следующий, по Хржановскому, шаг был таким:
И тогда в какой-то момент мне от Наблюдательного совета (sic!) поступило предложение: «А ты иди и делай». От этого было невозможно отказаться, потому что такие важные темы появляются в жизни очень редко. Это очень ответственная история, и мне это понятно. Моя задача — найти язык и способ говорения об этом[1250].
С этим Хржановский катапультировался в Киев и в МЦХ.
Впервые он встретился с Бариновой и другими в мае 2019 года — вскоре после своих дау-премьер[1251]. Приехал не с пустыми руками и, говоря о возможном сотрудничестве, поделился тем, чем, по его мнению, можно было бы «оживить» деятельность их фонда, какой креативностью и эмоциональностью насытить.
Идеи эти — назовем их авансом «Нарративом Хржановского» — имели форму условной флешки с файлом-презентацией, предназначенной для циркуляции в сравнительно узком кругу. И с миссией провокативности в этом кругу термоядерная сия флешка справилась отменно!
Ознакомившись с ней, Баринова ужаснулась и — «по просьбе основателей проекта написала рецензию на эти идеи и вѝдение Ильи. Рецензия была рассмотрена, но насколько я поняла, не была принята к сведению, после чего стало понятно, что скоро я уйду»[1252].
...Между тем исторический разговор Хржановского с Фридманом состоялся, и уже летом того же 2019 года Хржановский приехал в Киев не знакомиться, а надолго. И не предлагать свою креативность в распоряжение великой памяти о Бабьем Яре, а для того чтобы ею, этой памятью, завладеть и рулить.
Эскалация не заставила себя ждать. Причин было сколько угодно, но, наверное, главная — блокировка арт-директором объявленных 6 сентября 2019 года результатов архитектурного конкурса. Победил в нем австрийский проект — архитектурного бюро «Querkraft Architekten» (Австрия) с ландшафтным архитектором Кираном Фразером, но Хржановский тотчас же осознал, что его флэшка и проект-победитель плохо совместимы. И уже назавтра, 7 сентября, еще не имея в МЦХ никакого статуса, он просто не признал эти итоги — и «отменил» их, спустил в унитаз:
Этот проект должен дорабатываться и переосмысляться, он точно не окончательный. Проект разработали до меня: был проведен архитектурный конкурс, который он выиграл. Но здесь вопрос, прежде всего, в том, что происходит в этом музее. Я предполагаю, важнейшим в нем является опыт человека, который туда приходит. Он должен проживать свой собственный опыт и чувствовать что-то про себя.
У этого есть какие-то формы, которые уже сейчас существуют; и формы, которые, как мы предполагаем, будут свойственны и музеям будущего, и искусству будущего. Просто эти формы меняются, а суть — нет. Так устроен мир. И, конечно же, в момент настоящего времени всегда страшно, когда ты думаешь о чем-то, что не соответствует привычным формам. А потом, через какое-то время, эта форма становится обыденностью[1253].
Этим демаршем Хржановский фактически дезавуировал всю деятельность «МЦХ 1.0»! Так что неудивительно, что первыми — еще в октябре — ноябре 2019 года — ушли топ-менеджеры — Баринова и Вер-биленко. Генеральным директором МЦХ стал тогда Макс Яковер, до этого менеджер ряда знаковых урбанистических проектов в Киеве[1254], а его заместителем — с пиаром и политпризором в функционале — Руслан Кавацюк[1255].
Сам же по себе демарш означал не только пренебрежение заранее декларированными процедурами, но и привычную диктаторам — не важно, политическим, финансовым или творческим — победу «понятий» над принципами и уставами. Это был ящичек Пандоры, открыв который, Фридман и Хржановский опрометчиво поставили в зону риска и проект, и себя — в случае, если понятия переменятся. (А они переменились в 2022 году!)
Как бы то ни было, но начался новый этап памятования в Бабьем Яру, связанный уже с Хржановским! Официальное назначение и вступление арт-директора в должность состоялись лишь на стыке 2019/2020 годов[1256].
Одновременно в рост пошла властная вертикаль — революционное переподчинение должности арт-директора буквально всего и вся в МЦХ — от менеджмента до науки. Революционной выбраковке и конфликтогенной перековке подвергся даже офис: «старый» — в современном бизнес-центре «Гулливер» — был отвергнут, и коллектив переехал