«Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945-1968 гг. - Александр Животич

в годы войны вел себя «сомнительным» образом, привел к дальнейшему развитию жесткого и бескомпромиссного албанского сепаратизма, который в 1960-е годы проявился в полной мере[130]. КПЮ, в соответствии с основными принципами провозглашенной ею национальной политики, всемерно содействовала национальной эмансипации албанцев в сфере культуры, а также в политическом отношении, включая даже на какое-то время создание национальных организаций Албанского народного фронта[131]. Определенная албанизация этого пространства происходила и вследствие направления в Косово и Метохию по просьбе областного комитета КПЮ преподавателей из Албании, которые в трех гимназиях — в Пече, Призрене и Приштине — преподавали албанский язык[132].

Поскольку идея Балканской федерации была временно отложена, снова встала проблема края Косово и Метохии. Конституционное оформление HP Сербии как части югославской федерации выдвинуло на первый план и вопрос о ее будущих границах. В партийном руководстве существовало убеждение о необходимости включения Метохии в состав Черногории. В пользу этого выдвигался аргумент исторического характера: по Бухарестскому мирному договору (1913 г.) Метохия была отнесена к Черногории. Несмотря на отсутствие документированного подтверждения, можно согласиться с утверждением авторитетного югославского историка Б. Петрановича, что решение о присоединении Косова и Метохии к Сербии было принято в феврале 1945 г. на импровизированной и неформальной встрече партийной верхушки с представителями областного комитета Косова и Метохии КПЮ Миладином Поповичем и Фадилем Ходжей[133]. Оба деятеля отвергли альтернативное решение о разделе этих областей между Сербией, Черногорией и Македонией, в то время как Э. Кардель выступал за их присоединение к Албании в случае создания для этого благоприятных политических условий[134]. С другой стороны, вопрос о положении славянского меньшинства в Албании, которое веками подвергалось исламизации, а затем и албанизации, югославская сторона не поднимала. Кроме того, югославские государственные органы не располагали данными о численности, территориальном расположении и общем состоянии сербского, черногорского и македонского меньшинств, населявших западные, северные и восточные части территории Албании в узком поясе вдоль югославо-албанской границы.

Намерение югославской партийной верхушки передать Косово и Метохию Албании не прослеживается в документах, однако можно уверенно утверждать, что оно существовало, хотя вряд ли такие планы были в отношении всей территории области. В источниках отсутствует информация как о проекте объединения Югославии и Албании, так и о федерации, в которой третьим членом была бы Болгария. Во всяком случае, югославское партийное руководство, воодушевленное успехом автохтонной революции, осуществленной в годы войны, ожидало, что Югославия займет после войны ведущие позиции на Балканах. Вопрос Косова и Метохии, который в первые послевоенные годы осложнял отношения Югославии с Албанией, представлял собой серьезную внутреннюю проблему, в связи с которой необходимо было учитывать реакцию как Сербии, так и Македонии и Черногории. С другой стороны, существовало латентное давление правительства НРА, рассчитывавшего присоединить эти области к Албании. В Косове и Метохии важную роль играла группа коммунистов, в начале войны прибывшая из Албании и в течение всей Второй мировой войны и особенно после ее завершения постоянно выступавшая за включение этих областей в албанский государственный организм.

В первое время после завершения Второй мировой войны отношения между Югославией и Албанией внешне выглядели как безупречно близкие, однако по существу характеризовались рядом противоречий. Глава югославской военной миссии в Албании В. Стойнич в Тиране присутствовал на всех албанских партийных форумах, в том числе и на пленуме в Берате в ноябре 1944 г. Постепенно его связи с албанской партийной верхушкой были сведены к контактам с Кочей Дзодзе, организационным секретарем компартии Албании, поскольку систематические заседания Политбюро КПА не проводились[135]. Роль Стойнича как посредника между руководством КПЮ и КПА закончилась после установления прямых связей между центральными комитетами двух компартий[136]. Еще один канал коммуникации между Белградом и Тираной действовал через югославскую военную миссию, но и он постепенно ограничивался только военной стороной. 30 апреля 1945 г. югославское правительство признало правительство Албании и назначило Стойнича на пост посланника ФНРЮ[137], о чем югославский МИД вербальной нотой оповестил советское правительство[138]. На место главы военной миссии был поставлен майор Кобол, который незамедлительно прибыл в Тирану. Однако уже в июле того же года на этом посту его сменил полковник Мило Килибарда. Вопреки серьезной подготовке остальные члены военной миссии так и не прибыли в Албанию: албанцы ожидали многочисленную советскую военную миссию, которая должна была оказать помощь в организации вооруженных сил Албании (структуры командования, воинских частей и военных учреждений). Четкая линия связи между ЦК АПТ и ЦК КПЮ в такой системе югославского присутствия в Албании отсутствовала и функционировала в зависимости от проблем, требовавших консультаций Тираны с Белградом. Югославские военные представители или члены дипмиссии в Тиране периодически приезжали в Белград с докладами и для получения инструкций по дальнейшей работе[139]. Политбюро ЦК КПЮ на заседании 11 июня 1945 г. решило, что албанским партийным руководителям необходимо периодически посещать Белград для консультаций по важнейшим вопросам межпартийных отношений[140]. Албанское же правительство во все большей степени опиралось на югославскую дипломатическую, экономическую и военную помощь, что особым образом почти полностью делало Албанию частью югославской сферы интересов. Так были обозначены подлинные границы будущего близкого сотрудничества Албании и Югославии в первые послевоенные годы.

Глава 2

Албания и югославские планы создания Балканской федерации после Второй мировой войны

К началу 1946 г., по оценке Белграда, Энвера Ходжу начало тяготить югославское присутствие в Албании, все больше воспринимавшееся им как тяжкое бремя, хотя на состоявшемся в феврале 1946 г. V пленуме ЦК КП Албании было решено, что партии следует покончить с оппортунизмом, поддерживать братские отношения с народами Югославии, а также приступить к строительству государства по югославскому образцу[141]. Постановления пленума не изменили враждебного отношения Энвера Ходжи к Белграду, которое подпитывалось постоянным упоминанием проблемы статуса Косова и Метохии. Антиюгославская позиция албанского лидера четко проявилась в критических замечаниях в адрес Кочи Дзодзе, которые албанский лидер высказал накануне своего визита в Белград летом 1946 г.[142]

Для Югославии, стремившейся к более активному влиянию на ситуацию на Балканах, Албания имела большое значение из-за ее стратегического положения в регионе, возможности создания федерации, средств, вложенных в албанскую экономику и строительство вооруженных сил. Реализация югославских планов в Албании наталкивалась на постепенно усиливавшееся противодействие Энвера Ходжи вопреки позиции проюгославской группы во главе с Кочей Дзодзе. Подоплекой внутреннего конфликта в албанском руководстве стала уверенность лидера Албании в том, что его страна в соответствии с принципом права нации на самоопределение должна получить Косово и Метохию. Такая позиция Ходжи пользовалась