Японцы - Хасэгава Мамору

гостя, и это уборщику положено создать максимальный комфорт для болельщика (что он, собственно, и делает, поскольку чистота и благоустроенность японских стадионов заслуживают всяческого восхищения). Но омотэнаси – это двусторонний процесс. Хозяева заботятся о гостях, гости заботятся о хозяевах, все заботятся о всех, и в результате жизнь каждого становится лучше и приятнее.

Разумеется, японское общество не следует идеализировать, ведь люди бывают разными – у одних достоинства преобладают над недостатками, а у других наоборот. Но, как сказал Сюнь-цзы[55]: «там, где воздух свеж, болезней меньше».

Все листья сорвали сборщицы…

Откуда им знать, что для чайных кустов

Они – словно ветер осени!

(Басё)

Глава четвертая

Ваби-саби

В последнее время на Западе стала модной японская философская концепция ваби-саби, которую называют и «стилем жизни японцев», и «мировоззрением японской нации», и «главным секретом японцев» (если послушать иностранцев, то у японцев этих главных секретов больше, чем воды в океане). Если хотите поставить японца в затруднительное положение, чего, по правилам омотэнаси, делать, конечно же, не следует, то спросите у него, что такое ваби-саби – стиль, мировоззрение или что-то другое? Очень сложно объяснять то, что усвоено с младых лет на уровне бессознательного и ни в каких объяснениях не нуждается. Но если уж задаться такой целью, то лучше всего, пожалуй, подойдет слово «атмосфера». Ваби-саби – это атмосфера японской жизни, а также и стиль, и мировоззрение, и путь…

Ничто не вечно, ничто не совершенно, но подлинная красота скрыта в простоте. Вследствие того что один иероглиф может иметь несколько значений, смыслы сочетания иероглифов бывают весьма многогранными, весьма сложными. «侘寂»(«ваби-саби») можно перевести как «скромная умиротворяющая простота…» и добавить к этому «…в которой заключена истинная красота». Чайная церемония тя-до – образцовый ритуал ваби-саби, который дополняется садом, устроенным по правилам ваби-саби, и чайной посудой в стиле раку, появившемся по просьбе великого знатока чая и искреннего ценителя простоты Сэна Рикю.

В бытность свою мастером чайной церемонии у Тоётоми Хидэёси Рикю попросил керамиста Танака Тёдзиро, изготовлявшего черепицу для строящегося дворца Хидэёси в Хэйан-кё, сделать чайные чашки, которые стали бы воплощением строгой простоты – только такая посуда, по мнению Рикю, годилась для идеальной чайной церемонии.

Тёдзиро отказался от гончарного круга и вылепил чашки руками, отчего они получились немного неровными и ни одна не была полностью похожа на другую (а уникальность ценится не меньше простоты, ведь каждое мгновение жизни неповторимо). Обжиг был недолгим и проводился при относительно низких температурах, ввиду чего изделия получились пористыми, шероховатыми на ощупь. Для покрытия Тёдзиро использовал черную и красную глазурь, которую накладывал с нарочитой небрежностью – неровно и с потеками. Новый стиль требовал названия. Дворец, в строительстве которого принимал участие Тёдзиро, носил название Дзюракудай («聚楽第»)[56]. Тёдзиро позаимствовал из названия дворца средний иероглиф «раку» («楽»), означавший не только «наслаждение», но и «простоту». Тоётоми Хидэёси был крестьянским сыном, которого судьба вознесла к сияющим вершинам власти, но, несмотря на свое низкое происхождение, он умел ценить красоту. Изделия Тёдзиро настолько впечатлили Хидэёси, что в 1584 году тот издал указ, согласно которому Тёдзиро получил новую фамилию «Раку». По японским понятиям, то была великая честь – достижение мастера было увековечено наилучшим и наипочетнейшим образом. Вот так одна «простота» тянула за собой другую.

Понимая, что все в жизни преходяще, мы учимся наслаждаться каждым моментом. Понимая, что в мире нет ничего совершенного, мы учимся видеть красоту в несовершенном и незавершенном. Искренность предписывает нам быть самими собой и не пытаться казаться лучше, чем мы есть. Согласно традиционным японским представлениям, все попытки скрыть свой истинный возраст при помощи косметики, накладных волос или (храни нас Будда Амида!)[57] пластической хирургии являются недостойными и смешными. Зачем стесняться своих лет, если они прожиты достойно? А если – нет, то стесняться следует не лет, а поступков… Техника кинцуги[58] или кинцукурой[59], использующая для реставрации керамических изделий смесь древесного лака с золотым или серебряным порошком, проникнута духом ваби-саби и полностью соответствует его канонам. Если разбитую чашку можно восстановить, то это нужно сделать из уважения к ней и тому, кто ее создал. Места склейки осколков незачем скрывать, напротив – их следует выделить золотом или серебром так, чтобы они сразу же бросались в глаза. Это будет напоминать о бренности всего сущего, о переменах, подстерегающих нас на каждом шагу, и о том, что далеко не каждое потрясение означает конец всего – чашку же склеили, и она продолжает свою жизнь, свое служение людям. Но ни в коем случае нельзя сводить кинцуги к банальной рачительности – японцы ценят вещи, в которые мастера вкладывают не только труд, но и частицу души, японцы любуются вещами, которые кажутся им красивыми, но при всем том японцы к вещам не привязываются и не дорожат ими чрезмерно, поскольку понимают, что рано или поздно случится расставание – или вещь уйдет от человека, или человек уйдет от вещи.

Кинцуги настолько укоренилось в жизни японцев, что некоторые мастера намеренно разбивали посуду для того, чтобы красиво склеить осколки. С точки зрения японской морали разбить для того, чтобы восстановить, – не очень-то и хорошо, потому что в этом присутствует фальшь.

Ваби-саби, без постижения которого нельзя понять ни отдельного японца, ни японскую нацию в целом, настолько глубоко проникло в жизнь японцев, что впору думать, будто оно существует с благословенных времен императора Дзимму. Но это не так, и история появления ваби-саби служит еще одним ключом к хранилищу секретов японского народа.

XIV век, о котором мы еще поговорим, был богат драматическими событиями. Представители знати боролись за власть, а простым людям приходилось затягивать пояса все туже, поскольку междоусобицы никогда и нигде не способствовали процветанию. Бедность выработала у японцев умение ценить то немногое, что они имели, искать красоту в простоте, а не в роскоши. Можно сказать, что японцы идеально приспособились к тяжелым временам, изменив мировоззрение настолько, чтобы обратить страдание в наслаждение. Разве может роскошь сравниться с буйством весны или элегантным увяданием осени? Если ты беден и всем недоволен, то дух твой неспокоен, а мысли суетны. Человеку, пребывающему в подобном состоянии, невозможно достичь успехов, и вообще жизнь его безрадостна. Если же человек принимает свою бедность как должное и способен наслаждаться тем, что имеет, то дух его спокоен и разум ясен. Такой человек и живет хорошо, и способен многого достичь. Это очень примитивное объяснение, но суть оно