Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

дружины. Но всё выправляет – Лунная соната: она-то конгениальна народной песне – и подает мысль, зароняет подозрение о возможной высокой правде белых, господ, дворянской цивилизации Государства российского, против которого двинулась пугачевщина и разинщина «чапаевщины». Недаром у Фурманова появляется этот термин: что он любил Чапаева, но боролся в нем и его бойцах с анархистски партизанским духом «чапаевщины». А в дивизии Чапаевской тоже не случайны наименования полков: «разинцы», «пугачевцы»…

Но тут перед нами – не «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» (как подобное именовал Пушкин), но божественно оправданное народное воинство: впереди которого

В белом венчике из роз

ну, не сам Христос, а – Разбойник Благоразумный, уверовавший… не знай во что, ну – в «Интернационал», но во что-то хорошее, ослепительное, что продуцирует сама искра Божья в его душе, но не поддается выражению в формулах-терминах «программ» всяких там «Готских», но звучит – песней и проявляется в поведении и поступках – в том числе и в выстреле, и в рубке, и в улыбке, и в белой рубахе – жертвенной и крестильной: недаром Чапай в последних сценах разубран как жертвенный агнец – в белой рубахе за пулеметом и потом спускается в исподнем с высокого (обязательно – как Утес Разина!) берега-обрыва к реке…

И чисто зрительно контрастны: круглый шар лысой головы полковника, мертвенной, как голова Фантомаса-упыря-вампира, – и все угловатое в Чапае: пики усов, трапеция папахи, плоскость лица = зеркала души – все так живо, подвижно: улыбка, гнев, гром и молнии мечет в ярости: «Его глаза / Сияют. Лик его ужасен. / Движенья быстры. Он прекрасен. / Он весь, как Божия гроза»… – что Петр под Полтавой… И тут же – детская, доверчивая улыбка и простодушный смех. (Ту же отходчивость легкую от зла и резкий переход с гнева на милость вспоминаю в исполнении роли Петра Первого Николаем Симоновым в фильме тоже 30-х годов. – 25.8.95.)

Чапай – топорщится, как пробивающееся к жизни деревце, поросль, подросток, вечный отрок – и любимый герой подростков советских, в чем он и самую суть Русского Народа выражает, кто – да, Сын Матери России, вечный мальчик, подросток, недоросль (то же выраженное в разных вариантах: позитивном и негативном)… Но – не зрелый Муж. (Эту должность исполняет при женском начале Матери-и России – Государь-ство, Кесарь, Аппарат… – 25.8.95.)

Ну а шар – это совершенная фигура = совершенство – и завершенность – и конченность: развиваться некуда, тупик и смерть. Что и адекватно исторической завершенности цикла (круга) дворянской, петровской цивилизации, что в Революцию и Гражданскую войну означилось, произошло.

Если еще с точки зрения фигураций взглянуть, то сколько поз тело Чапаева занимает! И в бурке на коне перед боем на высоте – как статуя-памятник самому себе, и полулежа над картой, напевая. И в истерике скидывая с себя портупею, когда комиссар арестовал его боевого командира, и облокотясь в задумчивости на перила мостика, и оскалясь за пулеметом, лежа, и полуобнимая Анку, приглашая ее за стол к победному чаю (как и «Пирует Петр…»). И ковыляя, раненый, к реке, и вплавь… Сколько пластики!

И какая гамма выражений лица!.. И какой контраст с лицом комиссара: на нем вечная полуулыбка, как у взрослого и всё знающего – по отношению к милому шалуну, которому перебеситься надо, а там и обуздается жеребец! Как не раз, мол, и не таких еще – стреножили… И вот Чапай и его мир, и дружина, и Народ русский – меж двух – не огней (они – искры, они сами!), а тисков-форм-схем Социума: с одной стороны – мир господ, с другой – мир комиссаров. Первые оскорбительны народу, простому человеку тем, что хорошо живут-кушают, жируют, сидят на шее, паразиты, и высасывают соки из тела мужика: то-то он костист-жилист, а господин – из сала и жира лоснится и кругл. Это еще угнетение-эксплуатация на полуприродном уровне, животном…

Но комиссар – это другое и другой лик Смерти, конца Чапаю и Народу Русскому. Он идет от Механизма – против Организма. Власть четких, абстрактных формул «знания» – как стандартных форм машинного производства и души пролетариата, людей железа и стали. А те, Чапай, – из жил и нервов, из плоти-крови, и голоса живого, песенного, и страстей. Крестьянство – против Гражданства. Воля и вольница – против Свободы как категории права и Закона, что берет на себя Власть Государства. (По Гегелю, развитие Государства – это прогресс Свободы…) Отчуждение – против самобытия и самобытности – натур, характеров, приведение к общему знаменателю = винтику производства и тотального Социума…

Пока еще: на той стадии, которую Есенин так выразил: «Еще Закон не отвердел», – они могут быть вместе и дружбу крутить: комиссар и народный вождь; но скоро тот будет комиссовать последнего подчистую и займется обрезанием крыл у вольницы и кулаков – рабочих рук мужичьих…

В фильме это пророчится – заключением боевого командира Жихарева в амбар по приказу комиссара за то, что не препятствовал мародерству солдат. Какие красивые черты его лица, данного крупным планом в нависшей папахе, – самородок! Его же охранять поставлен – уже не человек, а боец из отряда иваново-вознесенских ткачей: в буденовке со звездой, маленький человечек в очках (не пророча ли бериевское пенсне?) и преграждает ружьем путь Чапаеву самому… Тот взрывается и с сарказмом вопрошает комиссара: кто здесь хозяин – я или ты? – и получает ответ: и ты, и я! Но это, конечно, временный ответ – в тактике большевиков. А они мастера – привадить союзника, выжать его, употребить для своих целей, проманипулировать – и отбросить.

Так и в Гражданской войне Партии было выгодно использовать народный гнев против бар и господ, чтобы скинуть тех от власти в Государстве Российском и встать на их место. А уж как встанут – держись, Чапай и мужик!.. Так что сцена ареста комбрига – многообещающа на будущее. И это тоже к густосмысленности фильма мифологической – добавок, бессознательно пророческий. Фильм-то 1933–34 гг.

(А «Черный Ворон» чапаевской песни – заземлился, материализовался «черным вороном» – зловещей машиной, что по ночам впихивала в свое нутро живых людей и увозила их на тот свет – в темень тюрем, лагерей и казней – 25.8.95.)

Вот эта легкость манипулирования доверчивым русским человеком со стороны демагога и умника, при всей его также подозрительности и презрении к «интеллигенту» белоручке (и в фильме Чапай презрительно на фельдшеров кричит, обзывая их этим словом как бранным), явлена в том, как манипулирует комиссар Чапаевым, как эквилибрист мячиком, и эта буффонада-клоунада даже добавляет живости и юмора