Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

не возникнуть. Логичным средством для такой коалиции стала Республиканская партия, и фактически республиканская платформа 1860 года заложила основы для коалиции ещё до того, как Бьюкенен наложил вето на законопроект о гомстеде или Сенат заблокировал защитный тариф.

Во время этой сессии Конгресса республиканцы также собрали эффективный предвыборный материал, проведя одно из первых крупных расследований, когда-либо проводившихся комитетом Конгресса. Демократическая партия, состоящая из фракций, была уязвима по нескольким пунктам: Партия выделила большие ассигнования государственному печатнику Корнелиусу Уэнделлу, а затем ожидала от него крупных «взносов», когда партия нуждалась в средствах. Военный министр Джон Б. Флойд благоволил друзьям, заключая правительственные контракты, которые не были должным образом проверены, а когда ассигнования Конгресса поступали медленно, он поощрял банки выдавать средства подрядчикам по их векселям, которые он одобрил. Президент отрицал, что когда-либо одобрял обещание губернатора Уокера провести плебисцит по конституции Канзаса, но Уокер имел письмо от Бьюкенена, в котором тот выражал своё одобрение, и был готов предстать перед комитетом.

Палата представителей назначила такой комитет во главе с Джоном Ководе из Пенсильвании, который провел обширное расследование, вызвав множество свидетелей и изучив каждую гнусную сделку, о которой мог узнать. В конце концов, комитет обнаружил достаточно, чтобы указать на повсеместную финансовую нечистоплотность и скандалы в администрации. Его отчет появился в июне 1860 года, за пять месяцев до выборов, то есть как раз вовремя, чтобы вопрос о коррупции стал важным фактором в предвыборной кампании.[741]

В то время как республиканцы были заняты расширением базы своей популярности и разоблачением грязного белья демократов, последние, казалось, тратили большую часть своей энергии на сужение основы своей привлекательности и дискредитации друг друга. Зимой и весной 1859–1860 годов затянувшийся процесс, в результате которого Демократическая партия перестала быть единой национальной партией, достиг своей кульминации.

До 1852 года партия обладала достаточной силой как на Севере, так и на Юге, чтобы поддерживать равновесие между двумя фракциями. Но северное крыло сначала было подорвано законом Канзаса-Небраски, а затем отказом южного крыла во время Лекомптонского поединка дать народному суверенитету справедливое испытание в Канзасе.

Ослабление северного крыла наиболее ярко проявилось в том, что Джеймс МакГрегор Бернс назвал «партией конгресса», то есть в аппарате партийных фракций, структуре комитетов и т. д. в Сенате и Палате представителей. Они находились под господством южан, и, действительно, демократы северного конгресса были настолько слабы, что, когда Дуглас проводил конкурс в Лекомптоне, ему пришлось полагаться на голоса республиканцев, чтобы компенсировать недостаток сил в рядах северных демократов.

Ещё одним следствием уменьшения силы Демократической партии на Севере стало то, что в штатах, где у неё больше не было шансов победить на выборах, она, как и положено партиям в таких обстоятельствах, превратилась в патронажную организацию, существующую для распределения почтмейстерских должностей и других политических благ, а не в организацию для участия в выборах. В худшем случае патронажная организация даже не поощряет новых сторонников, сохраняя свою численность небольшой, чтобы контролирующие инсайдеры могли монополизировать сливы для себя. Именно такой модели придерживались республиканские организации штатов на Юге в течение более чем полувека после Реконструкции.[742] Такие организации, конечно, особенно подвержены влиянию администрации, и это было верно в 1859 году, когда почти в каждом северном штате была «регулярная» демократическая организация, которая действовала как податливый инструмент администрации Бьюкенена.

Это означало, что если в северных штатах и существовала народная демократия, возглавляемая Стивеном А. Дугласом, то она действовала в условиях двойного противодействия наемников администрации в северных штатах и доминирования в Конгрессе южного крыла, которое навязывало прорабовладельческую политику, что ещё больше ослабляло северное крыло.

В каком-то смысле существовали две демократические партии: одна северная, другая южная (но с покровительственными союзниками на Севере); одна имела центр власти в северном электорате и на съезде партии, проводимом раз в четыре года (где все штаты имели полное представительство, независимо от того, голосовали они на самом деле за демократов или нет), другая имела центр власти в Конгрессе; одна стремилась расширить базу поддержки, чтобы привлечь умеренных республиканцев, другая была больше озабочена сохранением доктринальной защиты рабства, даже если это означало изгнание еретиков из партии.

Базовая структура Демократической партии сама по себе была достаточным основанием для внутрипартийной борьбы, но этот антагонизм развивался ещё более интенсивно из-за горечи, оставшейся после борьбы в Лекомптоне, и из-за личной несовместимости противоборствующих лидеров, Бьюкенена и Дугласа. Оба они обладали определенной силой — Бьюкенен упрямой оборонительностью и проницательной инертностью, Дуглас — огромной энергией, воображением и стремительностью. Оба верили в лояльность — Бьюкенен в слепую преданность партийной иерархии, Дуглас — в жертвенную преданность товарищам по партии. Оба заботились о власти — Бьюкенен ценил её как нечто, что должно быть накоплено и передано по наследству; Дуглас считал её чем-то, что должно быть завоевано в бою. Бьюкенен был хранителем, который любил безопасность; Дуглас был новатором, который любил риск.

Для Дугласа Бьюкенен казался холодным, эгоистичным, придерживающимся общепринятых взглядов партийным хамом, властным, но в то же время робким и угодливым по отношению к аристократическим лидерам Юга, одержимым партийной регулярностью в её наиболее удушающей форме. Для Бьюкенена Дуглас казался крепко пьющим дебоширом, политическим вором, амбициозным выскочкой, нарушителем спокойствия и, что хуже всего, нелояльным демократом, который вступил в союз с республиканцами против лекомптонской политики администрации своей партии.[743]

Таким образом, распри внутри демократической партии, достигнув нового накала во время Лекомптонского поединка, продолжали бушевать как внутрипартийная вражда на протяжении второй сессии Тридцать пятого Конгресса и первой сессии Тридцать шестого, и достигли своего апогея на съезде, точнее, съездах, 1860 года. В течение нескольких месяцев, пока вражда Бьюкенена и Дугласа была в самом разгаре, Бьюкенен использовал патронаж как оружие, чтобы разрушить организацию Дугласа, а Дуглас выступал с мощными призывами, призывая общественность отказаться от политики, которая, как он считал, разрушала демократическую партию на Севере.

На первом этапе этого соревнования главной ареной борьбы был Конгресс. Там преобладали завсегдатаи партии и южные демократы. Южане уже давно проявляли чрезмерный интерес к символическим победам, и по мере того как секционные антагонизмы все больше накалялись, избиратели нижнего Юга проявляли все большую склонность награждать тех кандидатов, которые могли проявить наибольшую степень пылкости в деле прорабовладения. Абстракции могли быть бесполезными на национальном уровне, но они прекрасно оплачивались на уровне штата. Южные политические кандидаты отреагировали соответствующим образом, и, отдавая предпочтение популярности на родине перед поддержанием широкой национальной основы силы партии, они становились все более готовыми к решению любых вопросов, касающихся рабства, и к разработке доктринальных тестов, с помощью которых можно было бы измерить