«Золотой век» социализма: Советский союз и мир. 1964-1982 - Фёдор Леонидович Синицын

под контролем партии»[206]. Датская компартия была «разделенной и немощной», часть ее членов перешла в Социалистическую народную партию[207]. Драматично складывалась судьба Компартии США, которую подкосило, как ни странно, то, что КПСС являлась для нее непререкаемым авторитетом. Некритическая поддержка сначала хрущевской, а потом брежневской политической линии не встретила понимания в Америке[208].

Осложнением для советских позиций был также упоминавшийся ранее раскол ряда компартий капстран на просоветские и прокитайские (в частности, в Австралии, Австрии, Бельгии, Бразилии, Италии, Испании, Мексике, Португалии, Франции, ФРГ, Швейцарии). В ноябре 1965 г. в беседе с советским дипломатом А.Х. Чурилиным член правления Компартии Швеции, депутат риксдага А. Янссон сообщил об активизации деятельности прокитайской группировки в КПШ. Эта группа издавала свой журнал, проводила дискуссии, которые посещала шведская молодежь. В Швеции был также создан прокитайский «Комитет содействия Национальному фронту освобождения Южного Вьетнама» параллельно другому комитету, уже существовавшему в стране[209].

Опасным был и «левый» уклон среди части западных коммунистов, связанный с распространением «ультрареволюционных» настроений, которые рассматривались в СССР как «авантюризм». По выводам Госдепартамента США, во Франции отмечался «энтузиазм в некоторых… коммунистических кругах и среди некоммунистических радикалов относительно коммунистического “брэнда” Фиделя Кастро и Че Гевары как более подходящего, чем склеротический и скомпрометированный аппарат Французской и Советской партий»[210]. Действительно, большое воздействие на западную молодежь оказала романтика революций в странах «третьего мира», особенно кубинской. Ее также вдохновляли Мао Цзэдун и Хо Ши Мин, которые казались возвышенно романтическими героями, избавившими свои народы от страданий. Так проявился эффект экзотики далеких стран[211]. Один из лидеров датских «левых» Г. Аппель провозгласил, «что центр мировой пролетарской революции ныне находится в Азии, Африке и Латинской Америке»[212]. Советские лидеры, частично развенчавшие собственное прошлое и вставшие на путь «мирного сосуществования» с Западом, революционерами уже не казались.

Бунты молодежи в капстранах в 1968 г. имели несоветскую и даже антисоветскую ориентацию. Антисоветские настроения большей части западного студенчества неоднократно упоминались в отчетах советских посольств во Франции и Великобритании[213]. В то же время, например, представители Шведской компартии давали студенческим бунтам положительные оценки. Председатель стокгольмской организации «Левой партии — коммунисты» Ч. Юханссон в июне 1968 г. заявил: «Молодежно-студенческий бунт в европейских странах… является выражением стихийного недовольства сложившимся закостенелым обществом… Это движение… демократическое в своей основе, но незрелое, анархистское по формам проявления и методам действий»[214].

Наиболее экстремистские проявления, связанные с «левацким коммунизмом» в Западной Европе, в 1960-х гг. переросли в террористическую деятельность («Красные бригады» в Италии, «Фракция Красной армии» в Германии и пр.), которая дискредитировала коммунистические идеи в мировом масштабе.

Таким образом, в положении компартий капстран, которые всегда были внешнеполитической опорой СССР, в 1960-х гг. происходил бинарный процесс — снижение популярности этих партий в соответствующих странах и одновременный отход от приверженности СССР и советской идеологии внутри самих партий. Рост уровня жизни в капстранах снизил «революционность» общества. В этих условиях западные компартии начали приспосабливать свои программы к новым условиям, склоняться к «национализации» и социал-демократизации, разрабатывать «свой путь к социализму», свои модели социализма.

Многие ведущие партии стали частью «истеблишмента» своих стран, встроились в их политическую систему. В этих условиях западным коммунистам стало «неудобно» ассоциироваться с Советским Союзом, и они выбрали путь дистанцирования. В свою очередь, для позиций СССР диссидентство «братских партий» было весьма чувствительным, ведь, как писал К.Н. Брутенц, руководство КПСС «использовало апологию своего курса зарубежными коммунистами как козырную пропагандистскую карту, как важный фактор легитимации своей власти»[215].

1.3. Страны Запада: достойная жизнь без революций

Идеологическое противодействие Советскому государству было развернуто на Западе сразу после Октябрьской революции. Затем, в послевоенные годы, власти и элита капстран приняли дополнительные меры, направленные на снижение популярности коммунистической идеологии — прежде всего, путем продвижения идеи «социального компромисса вместо социальной революции»[216]. С этой целью внедрялась консенсусная политическая культура, основанная на относительном равновесии законодательно оформленных интересов наемных работников и предпринимательства, выраженных в модели социального партнерства[217], «человеческих отношений» между разными классами (классового сотрудничества[218], «классового мира»). Рабочий класс убеждали, что он может добиться осуществления своих чаяний путем соглашения с предпринимателями, без революционного преобразования общества, в рамках капиталистического строя[219].

Эти идеи стали популярными во многих странах. Во Франции была разработана концепция «нового социального контракта», которая заключалась в уступках обеих сторон в противовес классовой борьбе. Эта концепция была заложена в доктрину многих политических партий. Идеологической основой ее было представление о предприятии как фактическом союзе капитала и труда, где остается только гармонизировать социальные отношения с помощью различных видов заинтересованности. «Новый социальный контракт» предполагал, что в рамках развитого общества каждый его член оговаривает для себя право и соглашается на право остальных получать выгоду от материальных улучшений, добытых в рамках коллектива. В результате предполагалось «справедливое распределение между всеми французами прибыли от роста национального дохода»[220]. В ФРГ был был принят закон об участии наемных работников в принятии решений на предприятиях[221].

Политика «социального компромисса» стала еще более актуальной к 1960-м гг. Несмотря на идеологические вызовы, с которыми столкнулся СССР, хрущевские реформы конца 1950-х – начала 1960-х годов, динамизм советского лидера на международной арене, успехи СССР в космосе оказывали влияние на умонастроения в капиталистическом мире — в частности, заставляли американских либералов серьезно задумываться о реформистских способах противодействия социалистическим идеалам[222].

Продвижению концепции установления «человеческих отношений» между классами, «классового сотрудничества» способствовало то, что, действительно, в странах Запада начало складываться бесклассовое общество, и классовая борьба стала менее актуальной. Развитие новых форм потребления и «массовой культуры» ослабляло некоторые видимые грани между социальными слоями[223]. Рост социальных гарантий мирным путем дал рабочему классу то, что ранее предполагалось завоевать только революцией. Годесбергская программа СДПГ, принятая в 1959 г., гласила, что ранее «беззащитный пролетариат… завоевал 8-часовой рабочий день, гарантию занятости» и другие социальные блага[224].

Во многих странах Запада — например, в ФРГ — комфортабельные условия жизни большей части населения способствовали сглаживанию прежней резкой социальной дифференциации. Система социальных гарантий привела к нивелировке прежних классовых различий, что отодвинуло прежние идеологические разногласия в обществе на второй план. Высокая заработная плата на промышленных предприятиях убрала из сознания населения представление о пролетариате как классе угнетенных. Происходило «прощание с прежним пролетариатом». Формировалось «нивелированное общество среднего сословия»[225], то есть тот самый широкий «средний класс», который стал опорой государства. В США в 1960-х –