Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

В-третьих, югославское толкование самого термина «самоуправление» было чрезмерно расширительным. В реальности никакого «социалистического самоуправления», непосредственной демократии снизу доверху и во всех сферах жизни не существовало. Один из немногих осмелившихся на критику режима С. Стоянчевич справедливо отмечал, что югославскую ситуацию «характеризует децентрализованный и отчасти либерализованный этатизм, в котором самоуправление ограничено рабочим местом и неполитическими вопросами»[1051]. По-видимому, иначе и быть не могло: опыт показывает, что реальное самоуправление возможно лишь на низшем и местном уровне. Впрочем, это ни в коем случае не отменяет огромной ценности того же местного самоуправления.

Наконец, в-четвертых, самоуправленческие реформы были ограничены во времени. Для югославских властей крайняя необходимость в них была в период острой фазы советско-югославского конфликта. После нормализации отношений в середине 1950-х годов нужда в самоуправлении заметно снизилась. По словам Милована Джиласа, «Тито принял новую идеологическую линию, которую ему предложили его интеллектуально более продвинутые товарищи, но после смерти Сталина он избавился от нее как от балласта и угрозы, направленной против его личной власти». Джилас вспоминал, что, когда Тито почувствовал «уменьшение нажима, он приостановил демократизацию, особенно в идейной области»[1052].

«Вместе с тем, — полагает А.С. Аникеев, — в 1960–1970-е годы самоуправленческая модель получила развитие, показала свою эффективность и вместе с другими факторами позволила Югославии войти в число стран с развитой экономикой и сравнительно либеральной общественной системой»[1053]. Однако развитие социалистической Югославии шло по синусоиде, с преобладанием то самоуправленческих, то этатистских авторитарных начал[1054]. И нам представляется, что «золотой век» самоуправления приходится на 1960-е годы, а в 1970-е, особенно со второй их половины, уже начинается сползание в застой.

Неслучайно американский исследователь Дж. Лэмпи в своей книге «Югославия как история» начинает главу «Ослабление титовской Югославии» с 1968 года. В целом же Лэмпи предлагает такую периодизацию: возникновение второй Югославии (1946–1953), подъем титовской Югославии (1954–1967), ослабление титовской Югославии (1968–1988), конец Югославии (1989–1991)[1055].

Приведенную периодизацию можно сравнить с периодизацией немецкой исследовательницы М.-Ж. Чалич: консолидация коммунистической власти (1943–1948), титовский социализм (1948–1964), реформы и соперничество (1964–1968), новый национализм (1967–1971), после «бума» (1971–1980), кризис социалистической модернизации (1980–1989), дезинтеграция и распад государства (1989–1991)[1056]. И здесь, как мы видим, 1970-е годы — это уже после «бума», это уже затухающее развитие.

Наконец, приведем мнение немецкого профессора X. Зундхауссена. «В семидесятых годах, — пишет он, — казалось, что Югославия со своей особенной экономикой и общественной моделью, связанной с культурно-политической либерализацией, нашла привлекательный “третий путь” между капитализмом и реальным социализмом».

Однако история успеха, замечает X. Зундхауссен, была уже с шестидесятых годов всё больше связана с кризисом, который общество сначала «с недоверием едва замечало или полностью отрицало. За блестящим внешним фасадом в строительстве социализма открывались уродливые трещины быстрого, расточительного, часто хаотического развития». Раздел своей книги, охватывающей период с 1965 до 1980 г., Зундхауссен назвал «Прощание с югославянством и конец “титовской эры”»[1057].

Конечно, на словах самоуправления продолжало функционировать до самого конца существования Югославии. Оно уже стало визитной карточкой режима, и полностью от него не отказывались. Но оно «со временем бюрократизировалось и становилось неэффективным»[1058]. В целом же появившееся как антипод этатизма самоуправление, по сути, стало лишь более мягкой разновидностью того же государственного социализма. Дерзнувшее провозгласить себя альтернативой «советскому социализму», самоуправление в действительности оказалось лишь его более гибкой и несколько улучшенной версией. Этого оказалось недостаточно для избавления от органических пороков данного общественного строя, отчего и прототипу и псевдоальтернативе была уготована общая участь[1059].

«Обе авторитарные системы, несмотря на некоторые различия, исповедовали близкие принципы и не могли надолго “расставаться” друг с другом во враждебном “империалистическом” мире»[1060]. Подчеркнем, и это очень важно: с 1960-х годов развитие Югославии, несмотря на все своеобразие, вновь шло синхронно с остальным социалистическим миром. Югославия с другими европейскими социалистическими странами развивалась по одним и тем же законам и закончила свою историю, как и они, застоем и крахом.

Напуганное «Пражской весной» советское руководство повело дело к сворачиванию любых преобразований у себя в стране. Ужесточились и иерархические отношения внутри социалистического содружества. Именно к этому времени относится так называемая «доктрина Брежнева» — ограничение суверенитета стран социалистического содружества. Хотя, конечно, такое ограничение существовало и раньше.

В конце 1960-х – начале 1970-х годов свои кризисы стали возникать и в Югославии. Ее руководство пыталась разрешить их жестким подавлением всех несанкционированных выступлений и усилением цементирующей роли партии. Вместе с тем продолжилась политика децентрализации — переноса властных полномочий с уровня федерации на уровень республик. В частности, завершилась конституционная реформа, расширившая еще больше права республик и краев.

Тито с начала 1970-х годов подавил все модернизационные течения. Он «остановил движение, прекратил перемены и вернул творческие общественные, национальные, индивидуальные возможности к упрощенным формулам и отжившим идеалам своей молодости: партия, класс, марксизм, монолитность, индоктринация. И — а как же иначе? — к дальнейшему укреплению своей единоличной власти и обожествлению своей личной власти»[1061].

Еще при жизни Тито появилось понятие «титоизм» для обозначения теоретической основы того, что происходило в Югославии после 1948 г. В то же время теоретиком Тито не был, и титоизм остался скорее практикой, чем теорией. Хорватский исследователь старшего поколения Славко Голдштейн определял титоизм как понятие, под которым в мире обычно называют систему, «которая после послевоенного пятилетнего сталинского тоталитаризма реформирована в оригинальный югославский вариант смягченного коммунизма»[1062].

«Золотой век титоизма» или самоуправления к 1970-м годам в основном закончился. То, что титоизм — иллюзия в политическом смысле, стало ясно после репрессий и возврата к старым схемам. То, что это иллюзия в экономическом смысле стало ясно на рубеже 1970–1980-х годов[1063]. Наконец, в идеологическом смысле самоуправление превратилось в некий «фетиш», догму, которую нельзя было критиковать. Вернее, критика допускалась только в рамках так называемой самоуправленческой идеологии, все другие — считались враждебными. Импульсы прежних лет ослабли, а придать системе новое ускорение, найти новые резервы и возможности мешали идеологические шоры. Власть использовала старый подержанный идеологический багаж и все более оторванные от жизни схемы.

Повторим, что сползание к застою началось уже со второй половины 1970-х годов. В это время в Югославии уже полностью сформировался культ личности Тито. В 1974 г. по решению X съезда СКЮ и согласно статье 333 новой Конституции СФРЮ он стал пожизненным председателем и партии, и государства. Тито все более чувствовал себя непогрешимым правителем, проводя больше времени за охотой, чем за решением государственных и партийных дел. По мнению К.