Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

подобное? Выдвинувшись на Пятую авеню, улицу лучших универмагов, в первом же из них – «Бест и K°» – Элси, показав свои рисунки, получила небольшой заказ. Переговорами об оплате занималась Дороти.

Элси, стало быть, пока пристроили, и Дороти приступила к поиску работы для себя. И в принципе нашла. Вполне приемлемое место, хоть и не вполне ее призвание – редактором кинопрограммы за 30 долларов в неделю. Они обе пребывали в поиске своего места в жизни. Потом настал момент, когда мать прислала последний чек. «С этого момента нам пришлось полагаться лишь на свои силы»[27].

* * *

Дороти и Элси приехали в Нью-Йорк в самом конце Первой мировой – когда по всей стране в большие города хлынула целая волна молодых незамужних женщин, надеющихся на карьеру. Национальное сознание завоевал новый женский стереотип – яркая, свободная от сексуальных предрассудков, финансово независимая «эмансипе», – для девушек тех лет этот образ служил воплощением невообразимых дотоле свобод. Тем же летом – после переезда сестер – Конгресс принял эпохальную Девятнадцатую поправку, гарантирующую женщинам избирательное право. Американская эра прогрессизма была в полном разгаре, университеты открывали двери все большему числу студенток, расширяли образовательные программы новыми курсами по специальностям, которые считались приемлемыми для девушек, – социальная работа, преподавание, уход за больными. Кроме того, женщины, которых во время войны массово брали на вакансии, прежде для них немыслимые, – оружейное, текстильное производство, стенография, бухгалтерия, – отнюдь не собирались сдавать свои позиции после возвращения мужчин с фронта. «Настала пора, когда мы обретаем право требовать свободы трудиться там, где нуждаются в нашем труде, – заявляла суфражистка Анна Говард Шоу, – свободы занимать подходящие для нас рабочие места»[28].

Тем временем вступил в силу сухой закон, и жизнь в Нью-Йорке постепенно делалась брутальной: прокуренные подпольные бары, бандитского вида бутлегеры – все это выплескивалось на улицы вместе с потоками самогонного джина.

От жизни на Манхэттене у сестер голова шла кругом. Иллюстрации для магазинного каталога и копирайтинг для кинотеатров – в целом неплохо для начала, но им не терпелось достичь большего. Как-то раз ночью девушкам не спалось, и они пустились в обсуждение своей ситуации. Дороти вспомнила статью о Роуз О’Нилл, художнице и авторе комиксов про малыша Кьюпи, которая – если верить журналу – заработала 50 тыс. долларов, превратив своего персонажа в реальную, завоевавшую народную любовь куклу.

– Придумай куклу! – убеждала Дороти сестру[29]. – Оригинальную, не похожую на другие. За тобой – дизайн, а за мной – продажи, и тогда у нас хватит денег, чтобы остаться в Нью-Йорке[30].

Обдумывая идею, Элси решила черпать вдохновение из историй, услышанных в детстве от деда. Городок Мена вырос вокруг железнодорожной станции на южной ветке от Канзас-Сити – между Форт-Смитом и Тексарканой. Их отец Джеймс – в надежде устроиться получше – переехал в Мену из Сентер-Пойнта, который в те времена был совсем мелкой деревенькой, «совершенной дырой»[31]. На новом месте он вел адвокатскую практику, а позднее стал судьей. Высокая брюнетка Дороти внешне пошла в него, а Элси выросла похожей на их мать Салли – миниатюрную, благонравную красавицу-южанку с гладкой кожей и огромными глазами василькового цвета. По меркам Мены их семья, где, кроме дочерей, было еще два старших сына, считалась зажиточной – ведь Джеймс состоял в школьном попечительском совете и в совете директоров местного банка, – но богатыми их было не назвать, и они, как и все местные жители, зачастую меняли услуги на товары. «Фермеры платили юристам своими продуктами, врач заботился об адвокате, а адвокат – о враче, – вспоминала Элси. – Я даже не помню, видела ли в детстве хоть раз бумажные деньги, хотя в ходу было серебро, и я порой слышала, как говорят о “двух монетах” или “шести монетах”»[32].

Шейверы жили в большом, опоясанном террасой доме с колоннами в греческом стиле и просторным задним двором, где выделялся гигантский дуб. Фруктовый сад с виноградником, огород, конюшня для двух пони, теннисный корт, который Джеймс построил для детей в сосновой роще за домом. Будучи начитанным человеком, он собрал неплохую библиотеку – Диккенс, Вальтер Скотт, путевые заметки Стоддарда[33] – и побуждал юную часть своего семейства наведываться к этим полкам почаще. Он всячески поощрял обсуждение острых вопросов, и вся семья за обеденным столом нередко вела дискуссии о политике и на другие актуальные темы.

Дети Шейверов были весьма неугомонной командой (они, к слову, росли под присмотром чернокожей няньки по имени Поп, которая вышла замуж за человека по прозвищу Ган[34], что служило поводом для их бесконечных шуток)[35]. Средняя по возрасту Дороти – ее в семье называли Диди – играла с братьями в бейсбол и теннис, была капитаном школьной баскетбольной команды. Она отличалась умом – окончила школу со вторым высшим показателем баллов и поступила в Университет штата Арканзас, – но также и импульсивностью, могла вспыхнуть на ровном месте. В семье частенько вспоминали, как Дороти однажды после нагоняя за очередной проступок ринулась на кухню, схватила там кусок сливочного масла и размазала его по стене гостиной. Сколько бы Салли ни переклеивала потом обои, жирное пятно проступало вновь и вновь.

В Арканзасе Шейверов помнили с давних пор. Дед Дороти по материнской линии был владельцем и главным редактором «Арканзас Газет», он прославился дуэлью с главой конкурирующей «Арканзас Баннер» после того, как обозвал того на первой полосе трусом. (Ружье дало осечку, и он получил ранение – но соперник сразу бросился к нему на помощь, дабы остановить кровь, и после того случая заклятые враги сделались неразлучными друзьями.) А дед по отцовской линии, Роберт Шейвер по прозвищу Боевой Боб, стал знаменитостью в битве при Шайло[36], где воевал на стороне конфедератов против армии генерала Улисса Гранта, – дважды оставался без коня и выжил после взрыва снаряда, несколько часов пролежав без сознания. Говорят, в той битве полк Боевого Боба сдался последним[37].

После поражения южан за голову Боевого Боба назначили награду, но он спасся, добравшись верхо́м до Нового Орлеана, а его семья последовала за ним на лодке по реке. Оттуда они все вместе сбежали в Британский Гондурас, где четыре года прожили в джунглях, строя себе шалаши из пальмовых ветвей и постоянно рискуя погибнуть от змеиного укуса или попросту от голода. К 1875 году сподвижники Боевого Боба вновь оказались у власти и позднее провели дискриминационные «законы Джима Кроу»[38]. Он вернулся домой героем и получил там пост окружного шерифа. Примкнул к Ку-клукс-клану – причем стал членом главного совета организации, имея в распоряжении отряд из 10