Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

что там шпионят за сотрудниками. «Вы не поверите, узнав, сколько сил и средств мы тратим, чтобы побольше узнать о вас и ваших привычках, – говорилось в одном из писем, разосланных персоналу. – Мы нередко нанимаем детективов, чьи личности вам неизвестны, которые докладывают нам обо всех ваших занятиях в течение недели»[72].

В 1920-е годы вместе с ростом общественного значения прогрессивистских ценностей, антимонопольной журналистики и новых социальных реформ, рос и интерес к проблемам женского труда со стороны нового поколения публицисток. Социолог и педагог Фрэнсис Донован, притворившись простой работницей, два лета прослужила на разных должностях в нескольких нью-йоркских универмагах. Итоги своих расследований она опубликовала в книге «Продавщица», написанной по аналогии с магнум опус Якоба Рииса «Как живут остальные»[73]. «Продавщица» увидела свет буквально за пару недель до биржевого краха 1929 года.

«В женской секции отдела кадров универмага, которому я дам условное имя “Макэлройз”, толпились “девочки”, – писала Донован, – ведь в универмаге любую женщину, независимо от возраста или чего-либо еще, называют “девочкой”». Там были «девочки младше семнадцати, с разрешением на трудоустройство или без такового; девочки, окончившие обычную среднюю школу или манхэттенскую гимназию; девочки, проработавшие в универмагах уже не один год; девочки без всякого опыта работы» – в общем, и стар и млад. Были девочки, только что вышедшие замуж, которым требовалась подработка до родов, и даже «“девочки” в виде оставшихся без средств к существованию бабушек» или в виде «соломенных вдов и просто вдов, чьи мужья, уходя из их или своей жизни, не оставили им в первом случае алиментов или страховки – во втором»[74].

В «Макэлройзе» Донован поставили в отдел женской одежды, где ей сразу вручили журнал учета продаж и наказали оформлять каждую покупку товарным чеком. Кажущаяся простота обманчива, ведь правильно заполнить чек без знания массы процедур и правил невозможно. «Моя первая продажа свершилась, – вспоминала она, – я заполняю чек, отрываю – как мне велели – корешки со штампом “получено наличными”, сам чек кладу в серый контейнер и лихо отправляю в желоб пневмопочты [sic], а другой рукой передаю товар упаковщице Флосси. Клиентка же стоит у прилавка, ожидая свою покупку и сдачу». Семнадцатилетняя кудесница Флосси с короткой стрижкой и проворнейшими руками тут же «набивает платье изнутри папиросной бумагой, складывает рукава, сворачивает подол, хватает заготовку для коробки, мигом придает всему этому нужную форму и фиксирует с помощью клапанов, обвязывает коробку веревочкой, обрезает концы ножом, потом наносит на крышку пару иероглифов синим карандашом, втыкает с краю корешки, подхватывает мой серый контейнер, который к тому времени успел вернуться на прилавок, но уже с красной резинкой, и начинает отсчитывать мелочь»[75].

– Это мне награда! – резким тоном пояснила Флосси. Если продавщица заметила, что коллега неверно оформила чек, она получает за это десять центов. То есть, благодаря зоркому глазу и острому языку, Флосси получила небольшой навар.

«Глазами покупательницы мне всегда казалось, что заполнить чек – проще детской забавы, – писала Донован. – Но уже после первого дня за прилавком я начала поражаться – неужели хоть одна продавщица на свете может сделать это по всем правилам?» По ее словам, задача была почти невыполнимой. «Мне нужно оформлять чек, фиксировать покупку в журнале учета, лежащем на краю прилавка, а тем временем меня то и дело толкают под локоть еще полдюжины девочек – кто-то пихает покупку в сторону Флосси, кто-то пробивает номерки, кто-то хватает корзину с товаром, – на моей правой руке повисла убитая горем дама, которая слезно умоляет меня подобрать ей платье на похороны мужа, на левой – другая дама, пытающаяся легкими тычками в бок довести до меня информацию, что к четырем ее ждут на свадьбе, и при этом есть еще и третья дама, взгромоздившая почти мне на плечи три или четыре платья на вешалках – и при всем при этом я изо всех сил стараюсь не забыть, в какой именно прямоугольничек на чеке нужно внести сумму продажи, а в какой – номер счета клиента»[76].

Как бы то ни было, «Продавщица» Донован и прочие социологические исследования того времени давали в целом позитивную картину по сравнению с моралистами предшествующих десятилетий, изображавшими отрасль куда мрачнее. Прогрессивистам – включая суфражисток, – которые придерживались протестантских ценностей – таких как воздержанность, умеренность и экономность, – универмаги виделись поразившей общество чумой, которая подстегивает потребительские настроения, ставит во главу угла материальные блага и оказывает дурное влияние на мораль работниц. По их интерпретации, продавщицы работали больше, чем полагалось, и получали меньше, чем заслуживали, а порочные, нацеленные лишь на максимизацию прибыли универмаги толкали этих женщин на путь проституции и криминала, ведя американские города к нравственному кризису.

«У девушки из бедной среды, особенно если она работает продавщицей в большом магазине, где царит атмосфера безудержных трат и удовольствий, тяга к лучшей жизни особенно велика», – гласила сенсационная, всколыхнувшая общественность статья в журнале «Хэмптонз Мэгэзин» за подписью генерала Теодора Бингама, бывшего комиссара нью-йоркской полиции. Универмаг – «настоящее пастбище для сутенера. Он присматривает себе привлекательную девушку, завязывает с ней знакомство, и – если видит, что за нее некому заступиться, – дальше задача легче легкого. Он ведет ее в театр, гуляет с ней по Центральному парку, везет на Кони-Айленд. Притворно сочувствует непростой жизни, обращая ее внимание на разодетых красавиц в собственных автомобилях. Отмечает, что этим женщинам тоже платят, но они попросту нашли способ жить полегче. Со временем эта отрава просачивается в ее сознание, и мы вскоре имеем очередного мотылька, опалившего крылья»[77].

Миф о том, что молодых женщин на низкооплачиваемых работах в универмагах и других местах переманивают в криминальную среду, существовал в рамках так называемой «паники белого рабства», ничем не обоснованной попытки приравнять порабощение афроамериканцев на южных плантациях к эксплуатации белых работников в эпоху индустриализации. Полугосударственные организации вроде чикагской Комиссии нравов или нью-йоркского Комитета Четырнадцати подсылали в универмаги своих агентов, дабы те разоблачили наличие подобной практики, но почти все их находки не оправдывали надежд: самые «скандальные» сообщения касались непристойных выражений среди работниц или, скажем, слухов о том, что кто-то из них находится «на содержании» того или иного зажиточного клиента. «Семнадцатилетняя продавщица доложила о приставаниях администратора, – сообщала одна из агенток, внедренных в “Мейсиз”, – но, стоило ей обратиться с жалобой к управляющему отдела, ее высмеяли». «Продавщица из отдела шляпок обесчещена клиентом; зарплата – десять долларов; стала проституткой»[78]. А в газетах то и дело попадались заголовки вроде «Низкие жалования толкают женщин в преступный мир»[79].