Книжные люди (ЛП) - Эшенден Джеки

— Просто скажи, — говорю я. — Ты выглядишь так, будто готов прогрызть стену.

Он тяжело выдыхает, снова проводит рукой по волосам, и меня пронзает резкий укол желания. Потому что он и так был горяч, но злой и яростный — ещё горячее.

И мне это нравится.

Это честно. Это страстно. И это явно говорит о том, что ему не всё равно.

Джаспер не был честным. Он лгал постоянно и ему точно не было ни до чего дела. Даже до меня.

— Чёртов Джеймс Уайатт отказался от участия в фестивале, — наконец выплёвывает Себастиан. — У него накладка с графиком, и теперь он не приедет. Джеймс Уайатт…

— Да, — перебиваю я. — Я знаю, кто такой Джеймс Уайатт, я не тупая. Последние пару недель я постоянно смотрю на твою витрину с лауреатами Букеровской премии.

Теперь его злость понятна, и я не удивлена. Никто не хочет, чтобы главная звезда тщательно спланированного события отменила участие в последний момент.

Он мрачно смотрит на меня.

— Если он не приедет, это катастрофа. Можно сразу всё отменять.

Мне не стоит улыбаться — это только разозлит его ещё больше, но я не могу удержаться. Он такой злой, такой драматичный, и это чертовски мило.

— Да, — мрачно говорит он. — Смеяться над крахом моего книжного магазина — это, конечно, очень смешно.

Меня вдруг охватывает странное желание коснуться его лба, разгладить нахмуренные линии, и оно настолько сильное, что пальцы зудят. Я сжимаю руку в кулак, но улыбаться не перестаю.

— Я слышала, любительский театр Уичтри в этом году ставит Гамлета, — сухо замечаю я. — Тебе стоит пойти на прослушивание, мистер Блэквуд. С таким талантом тебя точно возьмут.

Его мрачный взгляд превращается в полноценную гримасу.

— Ты не понимаешь. Этот магазин…

— Твоя жизнь, твоя история, твоё наследие. Да, я помню.

— Тогда ты понимаешь, почему это катастрофа. И это затронет и тебя тоже.

К сожалению, он прав.

Джеймс Уайатт действительно был бы отличной приманкой для публики и придал бы фестивалю тот уровень значимости, который нам нужен. Как бы мне ни было неприятно это признавать, но известное имя необходимо, особенно если ты не в крупном городе.

Но тут меня осеняет, и мысль эта настолько хороша, что я сама собой восхищаюсь — а такого со мной не случалось уже очень давно.

Я ушла из издательского дела, но у меня всё ещё остались связи. И пусть я не работала с самыми большими именами, но одно у меня всё же было.

Лиза Андервуд.

Она написала Цвета — сенсационный роман, который попал в самое сердце книжного мира: он привлёк читателей сразу из нескольких жанров. Его обожали и те, кто читает основную художественную литературу, и поклонники интеллектуальной прозы, и любители романтики.

Книга стала самой крупной новинкой года, возглавила всевозможные списки бестселлеров и собрала восторженные отзывы. По ней сняли фильм, который тоже оказался хитом.

Короче, она огромное имя.

И мы с ней до сих пор иногда переписываемся.

И вот теперь мне интересно, а не захочет ли она приехать в этот крошечный Уичтри, на наш фестиваль.

Может, не захочет.

А может, и захочет.

Я поднимаю руку.

— Стоп. Подожди. Не двигайся.

Себастиан смотрит на меня тем самым взглядом, как Стальной взгляд из Образцового самца.

— Что?

— У меня может быть идея, — говорю я и улыбаюсь. — Предполагаю, ты слышал о Лизе Андервуд?

Глава 6

Ты так прекрасна. Знаю, звучит как клише, но ты буквально перехватываешь у меня дыхание. Х.

Себастиан

Разумеется, я слышал о Лизе Андервуд. Я читал Цвета. Кто в мире его не читал? Это был ошеломляющий успех и одна из самых продаваемых книг в моем магазине. И, хотя сначала я был скептически настроен, когда только взял её в руки, в итоге оказалось, что книга вовсе не так плоха.

Но я понятия не имею, какое отношение Лиза Андервуд имеет к моему фестивалю.

Фестивалю, который обречён на провал из-за грёбаного Джеймса Уайатта.

Я не поверил, когда его пиарщица позвонила мне утром с этой новостью. Был с ней, мягко говоря, не особо вежлив. А когда сам Уайатт только что позвонил, чтобы лично извиниться, мне пришлось буквально прикусывать язык, чтобы не сказать ему, что он только что засрал мой фестиваль к чёртовой матери.

Да, я пнул корзину.

Нет, я не должен был этого делать.

И мне было крайне неприятно, что мисс Кейт Джонс, вся такая бодрая и хорошенькая, застала меня в разгар истерики, достойной двухлетнего ребёнка.

Блэквуды — мужчины, которые держат себя под контролем. Мы держим эмоции под замком, и это предмет гордости. Нет ничего более унизительного, чем потерять контроль над собой, так что у каждого из нас есть способы справляться с этим по-своему.

Мой прадед терялся в книгах — так же, как я. Мой дед зависал в букмекерских конторах. Мой отец ушёл в бутылку.

У всех нас есть слабости, и моя — время от времени давать волю эмоциям. В уединении. Дома. Или в магазине. Когда в нём никого нет. Уединение — ключевое слово.

А теперь мисс Джонс стоит по другую сторону стойки, выглядя так, будто только что выиграла в лотерею. Будто моя вспышка гнева была не важнее полетевшей по ветру салфетки.

И чёрт меня побери, но ей это идёт.

На ней (я не могу не заметить, потому что всегда замечаю) ярко-синее платье с оборками и рюшами, которое едва прикрывает колени, и глупые маленькие босоножки на каблуках, которые, тем не менее, невероятно чертовски сексуальны. Волосы снова распущены, и я жалею об этом, потому что они идеально подходят, чтобы собрать их в кулак.

Она сверкает.

И я её хочу.

Я ужасаюсь сам себе. Так же, как ужаснулся в первый раз, когда увидел её полгода назад, когда она наклонилась, чтобы заглянуть в окно магазина, который вскоре стал её.

На ней тогда было жёлтое платье, облегающее фигуру. Волосы тоже были распущены.

И я потерял голову.

Будто человеческое воплощение солнечного луча вошло в мою тёмную вселенную.

— Да, — говорю я резко.

Я всегда с ней резок. Теперь понимаю почему. Просто не могу иначе. Я никогда не хотел женщину так, как хочу её, и даже сейчас, на фоне полного крушения моего фестиваля, всё, о чём я думаю, — это насколько сильно мне хочется её поцеловать.

— Конечно, я слышал о Лизе Андервуд.

— Ну, — важно говорит мисс Джонс, — так случилось, что я её довольно хорошо знаю. Мы работали вместе, когда я была в издательстве. Подружились, и я до сих пор иногда пишу ей.

Она сверкает так же, как вчера в пабе.

— Я могу спросить её, не хочет ли она приехать на Весь мир — страница в качестве хедлайнера. Что скажешь?

Я думаю, что это нелепо.

Безумно.

Но…

Это хорошо.

Нет.

Это чертовски гениально.

Лиза Андервуд — идеальный баланс между жанровой и интеллектуальной литературой.

Литературные снобы могут на неё смотреть свысока, но… никто не может спорить с её продажами или талантом. Она не Джеймс Уайатт. Но Джеймс Уайатт — не она.

И у неё есть одно, чего нет у него: невероятный охват.

Мисс Джонс приподнимает бровь.

— Ну? Ты придумываешь какое-нибудь снобское оскорбление или просто поражён моим блестящим умом?

— И то, и другое, — честно отвечаю я.

Снобское оскорбление, чтобы держать дистанцию. Потому что я действительно поражён её гениальностью.

И всё, чего мне хочется — это притянуть её к себе и поцеловать этот чертовски соблазнительный рот.

Я идиот. Колоссальный.

— Но я не могу отрицать, что это гениальная идея, — добавляю я.

— Благодарю вас, добрый сэр, — говорит она и делает очаровательный реверанс.

Всё. Я обречён.

В этот момент раздаётся звон колокольчика над дверью, и входит Дэн.

Дэн — один из моих самых близких друзей. Или, правильнее сказать, единственный близкий друг. Он местный врач. Мы вместе учились в школе и оба подали заявки на медицину. Только он доучился, а я — нет.