Внутри - Катрин Корр

— Они надеялись, что ею окажется кто-то другой, Аверьян. Но не я.

— И точно так же они надеялись, что когда-нибудь ты встретишь мужчину, которым окажется кто-то другой, но не я. Они сами загнали себя в эти рамки, где их взрослые дети являются «родственниками». Как бы грубо это ни звучало, Адель, но ты мне не родня.

— Вообще-то, звучит прекрасно.

— Рано или поздно до мамы это дойдет.

Его пальцы нежно касаются моего подбородка и медленно спускаются вниз по шее.

— Я скучал по тебе. И скучаю даже сейчас, когда ты рядом.

— Почему ты сразу не сказал мне о том, что между нами было?

— Ты могла испугаться, ведь Зоя с ходу объявила, что я твой брат, — усмехается он, поглаживая мое плечо. — Только представь, какие мысли могли у тебя возникнуть, скажи я, что у нас отношения!

— Вообще-то, я расстроилась, когда она так сказала. Не знала почему, но мне сделалось обидно. А потом в течение нескольких дней я безнадежно пыталась понять, почему думаю о тебе не так, как следовало бы.

— И как ты обо мне думала? — любопытствует он.

— Не слишком ли много откровений для первого вечера? К тому же, это не так интересно, как, например, то, что ты говорил мне, — нарочно увожу хитрый взгляд в сторону.

— Что говорил?

— Что будешь ждать меня и что уже не сможешь без меня, — отвечаю, распахнув взгляд. — И было что-то ещё… Никак не могу вспомнить.

— Ты меня слышала? — поднимается он на локте.

— Видимо, так. Вспомнила сегодня, когда ты пел песню неповторимым голосом, которому позавидует сам Брэд Арнольд.

Аверьян садится, трясет головой, словно не может поверить в услышанное. Если я слышала это, значит, не могла упустить те простые, но очень важные три слова. Его это беспокоит?

— С ума сойти, — задумчиво произносит он. — Значит, ты и правда всё слышала. Об этом стоит написать какую-нибудь научную работу, чтобы люди, оказавшиеся в подобной ситуации, знали, как помочь и что делать.

— И это всё?

— Конечно же нет! — разворачивается он ко мне и, ловко раздвинув бедрами мои ноги, располагается между ними. — Можно написать книгу, основанную на реальных событиях. Люди обожают смотреть медицинские сериалы, а тут целая книга, в которой не будет никакого вымысла! Черт возьми, как же мне нравится лежать с тобой вот так, — нарочно двигает он бедрами. — Очень удобно и уютно.

Убираю в сторону простынь, чтобы ничто не мешало слиться с ним воедино.

— Я не могу оторваться от тебя, — говорит Аверьян, медленно наполняя меня собой, похищая мое дыхание и тихие стоны. — Ты создана для меня, Адель.

— И потому?

— И потому я хочу делать это каждую минуту своей жизни, — отвечает он совсем не то, что я хотела бы услышать, будучи в здравом уме и свежей памяти. — Чувствовать тебя. Дышать тобой. Пробовать тебя на вкус.

Глубокий и продолжительный поцелуй подводит меня к оргазму. То, как медленно и ритмично Аверьян двигает бедрами и исследует длинным языком мой рот, оказывает моментальный эффект: горячая волна наслаждения обрушивается на меня, но не в полную силу. Поднявшись на руках, Аверьян обводит медленным взглядом мою обнаженную грудь, а потом входит в меня до самого предела и полушепотом произносит:

— Я люблю тебя, Адель. Настолько, что от одной этой мысли готов кончить.

— В жизни не слышала ничего романтичнее.

28

Мне кажется, что осень ещё никогда не была так прекрасна. Каждый вечер я любуюсь тем, как красно-желтые листья срывает ветер и, танцуя несколько секунд в воздухе, подсвечиваемом оранжевым солнцем, они падают на землю, застилая её ковром неповторимой красоты. Меня успокаивает этот волшебный шорох, крадущийся по земле, и блики воды холодного озера, в котором, как в зеркале, отражается готовящееся к прохладной ночи небо.

— Привет, — пугает меня теплый мужской шепот над ухом. Руки Аверьяна заключают меня в объятия, а губы нежно касаются моей шеи. — Ты снова здесь.

— И ты тоже, — говорю, повернув к нему голову. Я целую его и каждый раз наслаждаюсь легким покалыванием острой щетины. — Привет, — шепчу в его губы. — Как прошел день?

Аверьян заходит в беседку. Он берет меня за руку, вынудив уступить ему место в нагретом мной кресле, садится в него и усаживает меня на колени. Накрыв нас обоих теплым пледом, обнимаю его и снова целую, подогревая счастье внутри меня, которое светится, как солнце.

— Неплохо, — отвечает он на мой вопрос. — Я думал, будет труднее. Участницы проекта оказались очень открытыми.

— А я тебе говорила! Они все замечательные и, несмотря на то, что у каждой своя сложная и трагичная история, они продолжают верить в лучшее.

— Прямо как ты.

— Меня с ними не сравнивай. Они помнят буквально о каждой минуте домашнего террора со стороны своих бывших мужей и парней, а я не помню ничего и вообще у меня никогда не было ни мужа, ни парня. И снова это выражение, — говорю со вздохом.

— Какое? — спрашивает Аверьян с усмешкой и бросает напряженный взгляд в сторону.

— Ты знаешь, какое, — говорю, обхватив пальцами его подбородок. Поворачиваю его лицо и оставляю на губах нежный и короткий поцелуй. — Заканчивай злиться на меня. А то разозлюсь в ответ.

— Я на тебя не злюсь. Это невозможно.

— Значит, если я спрошу тебя о Богдане, ты спокойно и охотно ответишь мне?

— Адель…

— Я не отстану, Аверьян, — перебиваю его решительно. — Мы должны говорить о нем и участвовать в его жизни.

— Ты этого делать не можешь, — напоминает он не без искры злорадства.

— Да, Богдану запрещено со мной контактировать в течение ближайшего года. Ни я, ни он не станем искать друг с другом встречи.

— Ещё бы вы это делали!

— Но это обязан делать ты, Аверьян. За нас двоих.

— Обязан? — фыркает он.

— Да, Аверьян. Богдан — твой друг, который совершил ошибку и раскаялся.

— И благодаря твоим «чудесным» показаниям в суде избежал должного наказания! — тут же вставляет он и, как обычно, отворачивается от меня. Я знаю, что он говорит это не со зла и в глубине души рад, что его друг не отбывает сейчас срок в тюрьме.

— Аверьян, — обнимаю его крепче, — ему дали условный срок.

— Именно, — смотрит на меня, — условный. Это значит, продолжай вести жизнь, которую вел до этого!

— Ты ведь знаешь, что это не так. Богдан сейчас находится на лечении в клинике. Ему наверняка непросто сейчас постепенно осознавать, что он наделал, и думать, как ему дальше жить. Он там один, борется