Анита Чарльз - Букет фиалок

— Ну, теперь, — сказала она, — поскольку день сегодня дождливый и у тебя нет учебников, мы до чая поиграем в лудо[6]. Потом, если будешь хорошо себя вести, почитаем стихи Эдварда Лира. А завтра я проверю, что ты знаешь по таким простым предметам, как история, география и арифметика.

Серена спрыгнула с подоконника и достала игральную доску.

— Я могу рассказать вам, сколько жен было у Генриха Восьмого, но в арифметике я не сильна, — призналась она честно. — А если мы собираемся почитать Лира, давайте начнем с «Йонги-Бонги-Боя». — И продекламировала:

Жил в краю, где ЗакорючкиБродят по лесу гурьбой,Самый тыквенный из тыкв —Крошка Йонги-Бонги-Бой.Старенький кувшин без ручки,Колченогий стул и чучкиИ наборчик всяких пшиковОн припрятал среди тыкв…[7]

— Я же сказала — после чая, — напомнила наставница, не спеша выставляя на игральной доске фигурки человечков.

После ужина тем вечером Мелори почувствовала странное беспокойство. Серену уже уложили в постель, и не с кем было поговорить. Конечно, она могла бы спуститься вниз и пообщаться с миссис Карпентер, но это выглядело бы так, будто ей нечем занять себя в своей собственной гостиной, да и миссис Карпентер не относилась к тем женщинам, которым нравится болтать…

В гостиной было тепло и уютно. Снаружи по окнам хлестал дождь, огромные деревья метались в безумной пляске, подстрекаемые стихией. Но в четырех стенах маленькой комнаты с мерцающим электрическим камином царили мир и покой. На столике рядом с креслом Роза поставила чашку кофе, здесь же лежали журналы, которые Мелори еще не успела пролистать. И нужно написать письмо домой маме… Вот с него-то девушка и решила начать. Потом, откинувшись на спинку кресла, она немного посидела, прислушиваясь, и, как только ветер затих, различила аккорды — кто-то опять играл на пианино. И конечно, этот «кто-то» был Адриан, поскольку его дочь и брат говорили ей, что музыка — единственная привязанность в его жизни. Он вновь импровизировал, и через несколько минут Мелори, завороженная мелодией, то нежной, то восторженной, покинула уютное кресло и, на цыпочках прокравшись к двери, приоткрыла ее, чтобы лучше слышать. Затем, как будто подчиняясь волшебной музыке, она тихо пошла по коридору. В поздний час в этом крыле дома никого не было, а толстый ковер скрадывал звук шагов. Время от времени мягкий свет ламп освещал худенькую фигурку в черном платье с белым воротничком и манжетами, которое Мелори носила как отличительный знак своего положения в доме. Любой, встретив ее, безошибочно определил бы, что она относится к категории служащих, несмотря на пушистые белокурые локоны, серые глаза, широко открытые и блестящие, изящную фигурку и прямой бесстрашный взгляд.

Аккорды стали громче, и Мелори вдруг обнаружила, что стоит прямо у двери комнаты, за которой ночной пианист пытается скоротать длинный одинокий вечер. Музыка слишком далеко завела ее, и девушка решила, что пора ретироваться: кто-нибудь, наткнувшись на неё здесь, может подумать, что она слишком странно себя ведет. Зазвучал «Ноктюрн» Шопена, и Мелори с большой неохотой повернула назад.

Но не успела она сделать и пяти шагов, как музыка внезапно оборвалась и дверь за спиной девушки резко распахнулась.

— Кто здесь? — крикнул в темный туннель коридора Адриан Бенедикт.

Мелори обернулась:

— Прошу прощения… Я надеялась, что не побеспокою вас…

— Я слышал ваши шаги за дверью. — Его черные глаза странно и напряженно поблескивали. — Вы мисс Гувер, не так ли?

Мелори молчала, размышляя, что еще сказать в свое оправдание. Она чувствовала себя ребенком, которого застали на месте «преступления».

— Надеюсь, моя игра вас не беспокоит? — спросил Адриан. — Вы слышите ее у себя в комнате?

— Поэтому я и пришла — хотела посмотреть, откуда доносится музыка, — призналась Мелори. — Вы играли восхитительно!

— Вы так считаете? — Кажется, Адриан был польщен. — Это единственное, что я умею.

— И та вариация на тему «Зеленых рукавов» мне тоже очень понравилась, — искренне сказала Мелори.

Он поклонился:

— Спасибо.

— Вы, должно быть, очень любите музыку.

— В моей жизни не осталось ничего больше, что я мог бы любить, — тихо проговорил Адриан. — Может, войдете и позволите мне немного поиграть для вас, если вам так нравится слушать, если вам… одиноко… Ведь вам здесь одиноко, когда Серена ложится спать?

Мелори поколебалась. Но, в конце концов, хозяин дома приказал ей не пренебрегать Адрианом… А еще эта робкая мольба в потерянном взгляде черных глаз, страх, что ему откажут…

— Спасибо за приглашение, я с удовольствием послушаю, — улыбнулась девушка. — Я и сама очень люблю музыку.

— Я уже об этом догадался, — спокойно заметил Адриан. — Прошу, мадемуазель!

Мелори оказалась в удивительно красивой комнате. Зеленый, упругий, как мох, ковер, бархатные портьеры на высоких окнах, изумрудного цвета обои… В углу, на самом видном месте, красовалось пианино, такое прекрасное, что у Мелори захватило дух при первом же взгляде на него. Торшер заливал комнату мягким золотисто-зеленым светом, отражавшимся на полировке музыкального инструмента и маленького резного столика, на котором искрились графин и бокалы и лежал красивый серебряный портсигар. Уютное кресло было пододвинуто к камину.

Адриан Бенедикт указал гостье на кресло, и Мелори утонула в его вместительной глубине. Когда хозяин предложил ей выпить, она лишь покачала головой.

— Нет? — удивился он.

Девушка улыбнулась и объяснила свой отказ. Она воспитывалась в доме священника, где вечно не хватало денег. Лишь отец время от времени позволял себе стаканчик дешевого шерри после особенно трудного и утомительного дня. Но такое потворство своим желаниям конечно же не позволялось его детям.

Адриан, стоя перед камином, пристально рассматривал девушку, и Мелори начала испытывать смущение, хотя взгляд его ни в малейшей степени не был оскорбительным — казалось, он просто оценивает черты ее лица, одну за другой.

— Простите, что я это говорю, — наконец произнес он, — но вы выглядите слишком юной для гувернантки.

Вот, значит, что! Мелори улыбнулась:

— Мне двадцать два. Почти двадцать три!

— Почти двадцать три!

Этим вечером в его лице не было никакой рассеянности или отсутствующего выражения, но взгляд с трудом поддавался пониманию. Мелори различила в этом взгляде тоску. Да и во всей его хрупкой фигуре было что-то тоскливое. Адриан казался по-юношески стройным в отлично скроенном вечернем костюме. Плечи его немного сутулились, и Мелори заметила, что он слегка приволакивает правую ногу — видимо, следствие той трагедии…