Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

— Снаружи ничего не видно, — сказал Аликс. — Единственное, что нам остается, — пойти туда и самим все выяснить, — он взял Леконта под руку.

Травянистая лужайка, служившая в прошлом центральной площадью главного медицинского учреждения страны, превратилась в беспорядочный полевой госпиталь. Пациенты, которых приносили на дверях и простынях, умирали теперь в садах. Аккуратные дорожки были затоптаны, и Леконт продвигался между телами с величайшей осторожностью, будто шел по минному полю. Он брел, не поднимая головы, и понял, что они приближаются к школе медсестер, только по форме, в которую были одеты молодые женщины, лежавшие на земле.

Поначалу ему удавалось справляться с неприязнью, которую он испытывал еще студентом-медиком в учебной анатомической лаборатории. Но это с трудом завоеванное бесстрастие вскоре сменилось мрачным предчувствием, что дочь где-то здесь, среди них, и Леконт уже не мог не смотреть. Вскоре он стал видеть Анайю повсюду, в каждом лице, в каждой форме, независимо от курса. Некоторые тела были окровавлены и изуродованы, как жертвы нападения акулы, другие — целы и невредимы, словно девушки просто спали, и Леконту казалось, что они вот-вот откроют глаза.

Легко раненные студентки остались тут, чтобы позаботиться о своих тяжело пострадавших однокурсницах, и Аликс представил Леконту девушку по имени Йонис. Когда произошло землетрясение, она находилась на занятиях Какетт и знала, где найти Анайю.

Леконт едва понимал, что она говорит. Хотя несчастный отец двадцать часов назад выехал из Жереми с единственным намерением вернуть себе дочь, теперь, когда этот момент наконец настал, он оказался не готов увидеть ее снова. Чувства притупились, словно подготавливая его к самому страшному потрясению в жизни, и слова Йонис доносились откуда-то издали.

— Когда это случилось, мы были в родовспомогательном флигеле «Фатима».

Леконт последовал за Йонис на вымощенный плитами двор школы, ощущая себя так, словно он на дне морском. Все звуки — слова сестер, стоны раненых, лай собак — были приглушенными и далекими, солнечный свет рассеянный, как под водой. Даже воздух сгустился и сопротивлялся продвижению доктора, будто он находился в море и плыл против волн.

Йонис замолчала и опустилась на колени рядом с одной из девушек.

Та лежала лицом к зданию школы. Но даже с такого расстояния, под таким углом и при таком освещении Леконт понял, что это его дочь. Он мог узнать ее только по профилю, в точности повторявшему профиль его покойной жены: челюсти слегка выдавались вперед, так что рот оказывался самой заметной частью лица, первым, что вы видели, когда смотрели на нее, и последним, что вы забудете, потеряв ее навсегда.

Леконт приближался к дочери словно по воде. Затаив дыхание, он, казалось, плыл над тысячами страниц медицинских учебников из университетской библиотеки, разбросанных повсюду. Анайя походила на фигурку из необожженной глины — мягкую, уже оплывшую. Волосы были заплетены в косички, лицо покрыто пылью.

Страшная усталость охватила Леконта, и он упал на колени. Не так ему мыслилась встреча с дочерью: он представлял себя деятельным и энергичным, со стетоскопом или каким-нибудь инструментом, а оказался совершенно ошеломленным. С трепетом, словно боясь ее повредить, доктор приложил два пальца к яремной впадине на шее дочери.

Ровное биение ее сердца в тот момент, когда Леконт уже потерял всякую надежду, потрясло его до слез. Звуки окружающего мира вернулись, точно грохот волны, разбивающейся о берег. Послышались громкий лай собак, христианские песнопения на холмах и голос студентки, дающей отчет:

— Давление девяносто на семьдесят два. Пульс слабый, нитевидный. Тахикардия, сто десять ударов в минуту.

У Анайи был перелом левой ключицы в средней трети; большой синяк на левом боку заставил Леконта опасаться внутреннего кровотечения. Но живот был мягкий, и когда девушке вставили катетер, он наполнился мочой, а не кровью. Были сломаны обе кости левой голени, ступня вывернута под неестественным углом.

Доктор выдвинул свой медицинский чемоданчик, открыл его и потянулся к инструментам. Исключительно по привычке выбрал стетоскоп, вставил оливы в уши и приложил головку к груди дочери. Ему вспомнилось то утро в Жереми, когда он подарил Анайе стетоскоп и она выслушала сердца у них обоих. «Что ты слышишь?» — «Мама велит, чтобы мы жили в мире»…

Теперь, в Порт-о-Пренсе, ее сердце не давало сбоев, оно мерно стучало, а ровное дыхание, как прохладный морской ветерок, остужало его жгучую тревогу.

Йонис вывела из тени одну из своих однокашниц.

— Это Верна, — представила она девушку. — Она была с нами на занятиях Какетт.

Верна выглядела как призрак четверокурсницы: худая, дрожащая, запыленная.

— Крыша раскололась на куски, — сказала Йонис, — и рухнула под углом, вот так, — она изобразила рубящий жест. — Мы с Верной смогли выбраться, а Анайя оказалась в ловушке.

— Так мы ее и нашли, — подхватила Верна. Она достала монетку в один доллар. — Это спасло ей жизнь.

— Адокин?

— Она стучала им, чтобы подозвать нас, — объяснила Йонис. — Вот так.

Она стукнула монеткой по стойке капельницы: раз, другой, третий. Отчетливый, режущий ухо звон — крик о помощи, который его дочь обращала к миру, — сильно подействовал на Леконта. Врач закрыл глаза. Девушки рассказали ему, как отыскали группу студентов юридического факультета и уговорили их отправиться к школе медсестер. Идя на стук адокина, они нашли Анайю и помогли команде зути вызволить ее. Поднявшись на ноги и обняв обеих девушек, Леконт поблагодарил их за спасение дочери.

* * *

Прежде чем прибыли международные группы спасателей, прошли дни, а может, часы. Леконт абсолютно утратил чувство времени. Он спал рядом с Анайей, не снимая белый халат, совсем как в первые дни ординатуры, когда возложенная на молодого врача задача защиты жизни от суровых напастей ошеломляла и одновременно вселяла в него силы. В конце концов он поговорил с хирургом из Квебека, и они вместе перенесли Анайю в одну из импровизированных операционных.

— Она мочится? — спросил хирург. — Меня беспокоят ее почки и синдром длительного сдавления.

У канадца были могучие бицепсы и заросшая темными волосами шея.

— Ей понадобится диализ, — сказал Леконт. — А у нас даже нет электричества, чтобы запустить аппарат.

Канадец помолчал, посмотрел на Леконта.

— Мне очень жаль. Кто вы?

— Ее отец.

Хирург-ортопед был тучным, до предела уставшим, с курчавыми черными волосами и темными кругами под глазами от постоянного недосыпания.

— Боже милосердный! Я думал, вы ее врач, — воскликнул он. Затем снял шину с ноги Анайи и осмотрел рану, проходившую поперек голени. Хирург на пальцах объяснил, что у девушки сложный оскольчатый перелом обеих костей левой голени. Средний и указательный пальцы канадца, изображавшие берцовую и малоберцовую кости, двигались в противоположных направлениях.

— Дома у