Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

сердце - адски болит от ревности, и не хочет ничего понимать.

Наши с ним выходные, кажется, стали черно-белыми, потому что на них наползла угрожающая тень Алины Вольской.

— Я понимаю, Слав, - говорю спокойно. Наверное, даже слишком сухо. - Это работа.

На том конце связи повисает тишина, которую нарушает только выразительный щелчок зажигалки.

— Би, послушай меня, - его голос становится тверже, резче, хриплые нотки почему-то режут слух как будто острый песок. - Это, блядь, вообще ни хуя не значит. Абсолютно ни-ху-я. Это просто две недели ада, которые нужно пережить. Я постараюсь справиться быстрее, Би. Буду звонить каждый день. Каждую свободную минуту. Обещаю.

Я молчу.

В голове крутится: «Это же на другом конце света, у нас разница в часовых поясах наверное… огромная, да?»

— Это просто работа, Би… - Затягивается и продолжает, еще тверже, как будто хочет заколотить в меня слова как гвозди. - Просто… хуйня случается. Это абсолютно ничего не изменит между нами.

Я говорила Сашке тоже самое, когда выбегала на работу в выходные и в праздники, когда моталась по курсам повышения квалификации. И чем больше я это говорила - тем больше все менялось.

— Слав, я правда все понимаю, - повторяю, выдавливая из себя буквально по словечку. - Тебе нужно сосредоточиться на работе. Все в порядке. Это же всего две недели.

Целых две недели с ней…

Но я лучше откушу себе язык, чем произнесу это вслух.

— Мне пора в аэропорт, Би. - Слышу сдавленный вздох сквозь зубы.

— Хорошо, - шепчу я.

— Я позвоню, как только прилечу.

— Хорошо.

— Би… я…

Он не договаривает.

— Удачи, Дубровский, - тараторю скороговоркой, не дав ему договорить, и быстро заканчиваю разговор.

Я знаю, что это просто две недели. Четырнадцать дней, в наше время видео-звонков и телефонных разговоров, доступности мессенджеров и мобильной связи - это совсе не страшно. Что есть пары которые даже строят отношения на расстоянии и оно не становится для них преградой. Что нет ни единого повода себя накручивать.

Но где-то в глубине души уже поселился холодный, липкий страх.

Страх, что через две недели он вернется ко мне совсем другим.

Или… не вернется вовсе.

Глава двенадцатая

Я смотрю на календарь и не могу поверить, что уже - пятница.

Прошло три дня с тех пор, как он улетел. Три дня, которые растянулись в мучительную, бесконечную вечность. Наш мир, который еще в воскресенье казался таким реальным и осязаемым, теперь сжался до размеров экрана телефона и пятичасовой разницы во времени, которая легла между нами, как пропасть.

Казалось бы - это же всего пять часов. У нас даже есть общий для нас обоих отрезов времени, когда мы бодрствуем. Но в это время - мы оба на работе, оба пытаемся делать то, ради чего взбирались так высоко. А потом - то я уже сплю, а он только возвращается в номер, то я проснулась, а он еще спит.

Наша связь держится в основном на переписках. На обмене рваными, короткими сообщениями, которые прилетают в самое неподходящее время - когда у меня глубокая ночь, а у него разгар рабочего дня, или наоборот. Он пишет, что у них там полный пиздец. Что он почти не спит, что проблема с процессорами оказалась гораздо серьезнее, чем они думали. Его сообщения - сухие, деловые, полные технических терминов, которые я даже не пытаюсь понять. В них нет ни прежней иронии, ни флирта. Только свинцовая усталость.

Мы созванивались всего один раз, во вторник. Я проснулась среди ночи от его звонка, схватила телефон, как утопающий хватается за спасательный круг. И даже не сразу узнала его голос - таким сухим он был, а еще - глухим от усталости. Слава говорил что-то о калибровке, о сбоях в системе, а я слышала только, как он зевает и едва ворочает языком.

Он буквально засыпал на ходу.

— Спи, - сказала я, и мой голос прозвучал на удивление ровно. - Не нужно звонить, если у тебя нет сил. Я все понимаю.

— Прости, Би, - пробормотал он. - Я… завтра…

И не договорил - я услышала ровное, глубокое дыхание на том конце связи.

Я еще несколько минут лежала вот так, прижимая телефон к уху крепко-крепко, слушая его сон, а потом тихо сбросила вызов. Я знаю, как ему так сложно. Правда. Я говорю ему, что он не обязан быть на связи двадцать четыре на семь, что работа - это важно, тем более, когда на кону, без преувеличения, проект, в который вложено слишком много, чтобы пережить его потеряю безболезненно. Но когда кладу телефон на тумбочку, меня накрывает волна такой острой, детской обиды, что становится трудно дышать. Я все понимаю. Кроме одного. Она ведь тоже где-то там, рядом - видит его уставшим, взъерошенным, настоящим. Возможно, пользуется возможностью и носит ему кофе? Кладет руку на плечо, чтобы поддержать? Ужинает с ним в отеле после долгого, изматывающего дня?

Эти мысли - как яд, разъедают изнутри.

И единственное противоядие, которое я знаю - это работа.

Ныряю в нее с новой силой, как в омут.

В среду иду к Орлову. Без страха и сомнений выкладываю на его стол свой план - тот самый, о наставничестве, о возвращении незаслуженно сокращенных сотрудников. Отстаиваю каждый пункт, хотя Орлов не щадит - задает много уточняющих вопросов, как будто хочет убедиться, что я действительно отлично в этом всем плаваю.

— Хорошо, - говорит, когда я заканчиваю, и слегка хлопает ладонью по краю стола. - Я утверждаю. Бюджет, ресурсы, полномочия — все ваше, Майя Валентиновна. Даю вам полный карт-бланш. Удивите меня еще раз, Франковская.

И я удивляю. В первую очередь, саму себя. Последние два дня буквально живу в офисе. Мой кабинет превратился в штаб-квартиру нового проекта. Я провожу совещания, составляю списки, звоню людям, которых еще месяц назад моя же компания вышвырнула на улицу. Сначала я слышу в их голосах недоверие, потом - удивление, а потом - робкую, но настоящую надежду. И это чувство - что я могу исправить несправедливость, - дает силы двигаться дальше. А еще - помогает не думать, не ждать и не сходить с ума.

В моей приемной теперь тихо. Слишком тихо. На месте Амины, моей вечно смеющейся, острой на язык помощницы, теперь сидит Маша. Девочка с огромными, испуганными глазами и дипломом