Преданная. Невеста (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

шею. Прокатывается по позвоночнику до копчика. Устраивается на бедре.

Беру такую же колу себе. Оглядываюсь и улыбаюсь.

Он гладит мое бедро мерно. В глазах разгорается голод. Я его разделяю, но если не поговорим сейчас — мне придется снова собираться. Поэтому давать слабину нельзя.

Отступаю. Прислоняюсь спиной к закрытой створке холодильника и утоляю жажду, бесстрашно смотря в потемневшие глаза.

— В следующий раз на Мадейру полетим.

Прохлада помещения и пузырящегося напитка ни черта не остужают. Слава произносит уверенно, хотя это вроде бы даже вопрос. А у меня в голове сразу другие вопросы: это если тебя не посадят. Это если вы распетляете. А если…

— Ты в Португалии была?

Кола грозит пойти назад. Отнимаю от губ.

— Нет. Я почти нигде не была. Хотела сначала устроиться на работу, откладывать, путешествовать… Чтобы у родителей не просить.

Но встретила тебя и желания резко преобразились. Теперь я хочу, чтобы у нас все было хорошо.

— Весной тогда. На Новый год можем в Италию или Австрию. Альпы. На лыжах тоже не каталась?

Мотаю головой.

— Я до тебя и минеты не делала, знаешь ли…

Шучу по инерции. Слава в ответ улыбается. Отставляет жестяную полупустую банку. Делает шаг ближе. Лицом приближается к моему лицу. Смотрит в глаза и гладит щеку пальцами.

Я мелко дрожу из-за переизбытка смешанных чувств.

— А вон как научилась… С лыжами проще будет. — Улыбается и целует коротко. — Я тебя научу.

Не спорю. Прикрываю глаза и киваю.

Продолжаю трусить, продолжаю сомневаться. Дрожь усиливается.

Слава моих сомнений, кажется, не замечает. Опускает руку и отступает. Тянется за телефоном, прячет в карман.

Что будет дальше мне известно. Он поднимется в спальню и сходит в душ, чтобы освежиться. Отправит меня. И пока я буду в ванной, его конфиденциальность — в безопасности, поэтому снова примет звонок-второй. Дальше — включит синтетический отпускной энтузиазм.

У нас, кстати, планы наполеоновские. Мы домой на часик. На четыре уже нанят инструктор по флайбордингу. После очередного незабываемого впечатления снова заехать на виллу. Ужин. Мне — вино. Ему — ночной кофе, сигареты и мысли.

Не хочу.

— Слав, — окликаю его, когда Тарнавский успел уже подняться на третью ступеньку обшитой глянцевой мраморной плиткой лестницы.

Он тормозит и оглядывается. Сердечко у меня, как всегда, навылет.

— Что?

— Можем поговорить?

Спрашиваю и киваю на диван.

Слава колеблется. Я давлю не слишком решительным:

— Пожалуйста…

Прежде, чем сдаться, Тарнавский проверяет время на часах. Как будто ему не похуй, опоздаем мы или нет.

Сдается.

Спускается назад и садится. Я, запрещая себе пасовать, подхожу к нему. Опустившись на колени, упираюсь в его льняные брюки ладонями. Сжимаю пальцами. Сама волнуюсь дико. А он пока что даже легонько улыбается.

— Я бы с минетом до вечера подождал. — Шутит, но я в ответ не могу отреагировать бурно. Вяло улыбаюсь и пытаюсь абстрагироваться от гула в ушах.

Я не уверена, что поступаю правильно, но и игнорировать услышанное ночью не могу. Как бы ни относилась к тому же Салманову, в его словах куда больше рационального, чем в решении Тарнавского.

Прости, любимый.

— Слав, я хочу с тобой поговорить, — повторяю серьезно. Ему уже не нравится. Улыбка тут же меркнет. Между бровей образовывается залом. Так еще сложнее, черт.

— Я слушаю.

— Это насчет нашего возвращения.

— Можешь не переживать. После возвращения тебе не придется ни с кем коммуницировать. Я все сделаю сам. Занимайся учебой. Работой. Как помощница, ты мне все еще нужна. Доработай до конца весны, пожалуйста. Дальше я найду тебе вменяемого судью, если захочешь. Или скажешь, что надумала делать дальше.

Его забота разбивает мне сердце. Чувствую себя неблагодарной тварью. Мне по-прежнему сложно переживать, что из-за недоверия устроила нам ублюдские качели. Он их не заслуживал. И мою задницу спасать любой ценой тоже не должен.

В конце концов, я правда знала, на что иду.

— Я не о том, Слав.

Подбадриваю себя, сильнее сжимая его бедра. Мужской взгляд на секунду опускается. Потом он снова смотрит мне в глаза. Как бы отлично не маскировал все под напускным энтузиазмом, я ловлю тревогу.

Все не так радужно, как ты хочешь мне показать, ваша ебаная честь. Я вам нужна. Я это знаю.

Раз. Два. Три. Юля, давай. Три. Два. Раз…

— Ты сказал, что я могу не продолжать…

Меня сразу же сносит. Я читаю по глазам запрет продолжать. Лицо мужчины остается таким же, но мелочи — слишком красноречивы. Закаменевшие скулы. Миллион иголок во взгляде.

И все мне. Я напарываюсь на каждую, делая условный шаг по задуманному маршруту.

— Что я могу выйти, если…

— Я не так сказал, Юля, — его голос звучит ниже обычного и глуше. Меня продолжает сносить. Я по уши в своем страхе. И единственное, чего мне хочется — это отступить. Но нельзя. — Я сказал, что я тебя вывожу.

— Это не так важно, Слав. Я готова…

— Ты сейчас шутишь? — Он не дослушивает. Задав вопрос, напряженно ждет. После паузы сам же себе отвечает: — Нет. Не шутишь. — Тишина трещит его разочарованием во мне. Сложно выносить. Он берет себя в руки и рубит: — Это не обсуждается, Юля.

Возмущение заставляет несколько раз хлопнуть немыми губами. У меня даже дыхание учащается.

— Вопрос закрыт. — Он давит меня безжалостно. Я не знаю, откуда берется сопротивление.

Хочет встать, но я не даю. Ни руки свои снять. Ни уйти.

— Слава, нет. Не закрыт. Я не дура. Понимаю, что это не так просто, как ты подаешь. Тебе не наяривали бы день и ночь. Ты не проверял ли, сплю ли я, чтобы говорить по телефону честно. Я не хочу быть твоим слабым местом. Я могу им не быть.

Он молчит, сильнее сжимая челюсти. Во взгляде по-прежнему отборный мат. Его молчание определенно не означает, что я могу продолжать. Мне лучше заткнуться, но я не могу:

— Меня не пугает Смолин. Мне не сложно делать то, что я пообещала тебе делать. Ты воспринимаешь острее, чем…

— Юля, хватит. — Терпение лопается, но я упрямо мотаю головой. Нет. Не хватит.

— Единственное, за что я боюсь — это за нас. Я дала слабину, это правда. Я чуть не разрушила наши с тобой отношения. Но это не связано со Смолиным. Это были мои личные сомнения. Моя неуверенность. Сейчас всё иначе. А его я не боялась никогда.

Закончив, вижу, что Слава закрывает глаза. От наполненного энтузиазмом судьи в отпуске нет и следа. Он собран. Он зол. Он… Честен.

Размыкает веки. Глаза черные-черные. Склоняется ближе. Сжимает мое лицо