Брак и злоба - Триша Вольф

переговоры похожи на хождение по натянутому канату, сделанному из колючей проволоки с зажженным фитилем на одном конце.

— К черту все это, — говорит Дэмарко, поворачиваясь в мою сторону. Он показывает на меня пальцем. — Она не твоя, чтобы брать или требовать. — Его разъяренный взгляд переходит на Карлоса. — У нас был уговор.

Карлос усмехается.

— Успокойся, парень. Я уже говорил тебе, что ты не можешь жениться на своей кузине.

Он насмехается.

— По браку, а не по крови.

Ренц бросает на него смертоносный взгляд и говорит:

— В семье все по крови. — Затем он бормочет что-то по-итальянски, отстраняя Дэмарко.

Вызывающе покачав головой, Дэмарко говорит:

— Черт, что я хочу сделать с этой сладкой киской… — Он облизывает губы, посылая мне знакомую ухмылку. — Вот что я тебе скажу, Кросс. Я позволю тебе забрать ее, когда закончу. Как насчет таких условий?

Все происходит быстро. Я вскакиваю со своего места и хватаюсь за дешевый галстук Дэмарко. Я тащу его через стол прямо на свой кулак. Солдаты, стоящие по всему залу, спускаются вниз и так же быстро разнимают нас.

— Ты кусок ирландского дерьма. — Дэмарко дотрагивается до крови, размазанной по его рту, и сплевывает. — Я тебя сейчас выпотрошу…

— Хватит! — рычит Карлос. — Все, сядьте, мать вашу. Сейчас же.

Не сводя взгляда с Дэмарко, я заправляю галстук в пиджак и усаживаюсь на свое место.

Дэмарко вырывает свою руку из рук солдата и, бросив на меня последний взгляд, выходит из комнаты.

Я смотрю на Сальваторе, который молчал на протяжении всей перепалки. Его темные брови сошлись над прищуренными любопытными глазами, и я понимаю, как должен быть воспринят мой поступок.

Ревность.

Одержимость.

Грубый смех привлекает мое внимание к Карлосу.

— Никогда не оскорбляй чужую киску, да? — Он снова смеется, остальные его дружки присоединяются.

Я прочищаю горло.

— Полагаю, это означает, что мы достигли взаимопонимания. — Смех резко прекращается. — Вполне справедливо, — продолжаю я, поднимая подбородок. — Что я могу сделать, чтобы убедить организацию в моих добрых намерениях в отношении Виолетты? — Впервые ее имя вылетело из моих уст, и оно оставляет липкий осадок на языке, как будто я никогда не смогу его вырвать. В комнате слишком много ее имени, стены давят.

Губы дона расплываются в зловещей улыбке. Он получил от меня то, что хотел.

— У меня есть для тебя работа, — туманно говорит он. — Ходят слухи, что ты уже не просто сирота, писающий на улицах, что ты сделать себе имя.

Мои плечи напрягаются, а руки сжимаются в кулаки под столом от того, что он использует слово «сирота». Я тут же разжимаю пальцы, чтобы снять напряжение. Он проверяет меня, задевает чувствительный нерв, чтобы получить реакцию.

Я выдерживаю его взгляд.

— Что за работа? — Он высунул язык, чтобы смочить губы, как змея, почуявшая добычу.

— Одного из моих конкурентов нужно опустить на несколько ступенек, напомнить ему, с кем он возится. Тогда мы сможем договориться о том, чтобы ты соединился с нашей Виолеттой.

Я поджимаю губы, понимая, что в этой работе не будет ничего легкого.

Но я сделал свой выбор. Я сделаю то, что должно быть сделано.

— Расскажи мне подробности.

* * *

Нора упирается руками в широкие бедра, глядя на расставленные на обеденном столе блюда ирландской кухни.

— Я приложила немало усилий, чтобы приготовить это блюдо.

Я поправляю галстук, стараясь не обращать внимания на боль в горле и злость, закипающую под кожей.

— Тельма приложила немало усилий, — поправляю я ее. — Ты не повар.

Она вздрагивает от моего обвинительного тона.

— Я все организовала, Люциан. Я позаботилась о том, чтобы все твои любимые блюда были приготовлены.

— Я не просил тебя об этом, — говорю я ей, мой тон окончательный.

— Mo mhac. — Она хмурится. — Мы должны праздновать по нашим обычаям.

— Эти обычаи умерли вместе с моей семьей. Выбрось и мои. — Тяжелые зеленые глаза смотрят на меня с жалостью, но она не пытается убеждать меня дальше.

— Ну, тогда больше для нас. — Она кивает Кристоффу и Леви. — Скажи тому, что с девушкой, чтобы он привел ее на ужин.

Мой позвоночник напрягается.

— Она сегодня ужинает в своей комнате. — Несколько секунд молчания, затем:

— Конечно. Я пошлю ей всё наверх.

— Не нужно. — Я беру со стола тарелку и накладываю в нее по ложечке каждого блюда.

Ее глаза с любопытством сужаются, но она не настаивает на своем. Она щелкает пальцами Кристоффу и Леви.

— Мальчики, ешьте.

Они смотрят на меня в поисках указаний, и я киваю. Они двигаются к столу и наполняют свои тарелки.

Лучше бы они были заняты. С той самой ночи, когда был маскарад, Виолетта пыталась то ли соблазнить меня, то ли испытать. Она расхаживает в крошечных шортиках и бандо — как она их называет — на глазах у меня и моих мужчин. Вчера я чуть не вырезал Кристоффу глаза ножом, когда обнаружил, что он наблюдает за ее занятиями йогой в комнате в саду.

В ответ на это я намеренно пригрозил всем моим мужчинам, чтобы они не смотрели на нее, а особенно не трогали ее.

Сегодня вечером я четко объясню ей, как должен вести себя жених мафиози.

Я поднимаюсь по лестнице перепрыгивая по двое ступеньки, беспокойство бурлит в моей крови. Когда я добираюсь до ее двери, я посылаю Мэнникса прочь, сильно вздернув подбородок. Я не стучусь, а вхожу, чтобы застать ее за чтением в уголке у окна.

Она приветствует меня ленивым взглядом, а затем снова сосредотачивается на своей книге. Ярость впивается в мои нервы своими зазубренными зубами от того, что она отмахнулась от меня, и от ее очевидного отсутствия страха.

Это из-за того, что произошло в душе. Она считает, что обнаружила во мне какую-то слабость, уязвимость, и думает, что если продолжит тянуть по швам, то я распутаюсь. И под ней окажется ее прекрасный принц. Покорное существо, погребенное под болью и сердечной болью, которое только и ждет, чтобы его исправили.

Здесь нет никакого прекрасного принца. Если она будет продолжать давить на меня и искушать, то найдет зверя, который будет ждать и желать.

Я поставил тарелку на дубовый комод.

— Обычно Нора доставляет мне еду, — говорит она, перелистывая страницу.

Я откидываю голову в сторону, разминая шею, чтобы снять напряжение. Затем прохожу к открытой гостиной и окидываю взглядом пространство.

— Мы так и не обсудили вопрос о твоем наказании, — говорю я, поднимая угол одеяла, которое было подозрительно накинутого на торцевой столик.

С периферии я вижу, как книга опускается к ней на колени.

— Подожди…

Под одеялом лежит радио