Бывшие. Жена для чемпиона - Анна Олеговна Ковалева

обхватил губами трубочку. С жадностью сделал несколько глотков. Во рту будто раскаленная пустыня образовалась.

— Не спеши, Сень. Врачи говорят, что надо пить маленькими порциями. — мама отняла у меня поильник, а я лишь едва заметно кивнул и обессиленно упал на подушку.

Пиздец какой-то. Пара глотков воды лишила меня последних сил. Я будто двадцатичетырехчасовую тренировку выдержал.

Мысли о тренировке заставили мозг шевелиться. А может, мне дозу лекарств уменьшили, поэтому я начал соображать.

Пусть медленно и со скрипом, но все же соображать. Сумел вспомнить момент аварии, и то, что ей предшествовало.

Медленно окинул взглядом собственное тело и понял, что я в полной заднице. Поломало меня знатно, особенно ноги.

Немного обнадеживало только то, что я начал чувствовать. Мог шевелить пальцами рук и ног. Чувствовал боль.

О да, боль, наконец, пришла. Даже под препаратами я ощущал ее мощные тиски. Но в моей ситуации боли можно было только порадоваться.

Ведь боль и чувствительность означают, что я еще жив. И что не останусь запертым в парализованном теле до конца своих дней.

— Как долго я был в бессознанке? — собравшись с силами, задал самый насущный в данный момент вопрос. Очень тяжело было чувствовать себя потерянным во времени.

— Три недели в реанимации, — мама судорожно вздохнула. — И еще неделю в палате общей терапии.

— То есть, — я нервно сглотнул. — Сейчас уже январь?

— Да, сегодня пятое января…

Блять! Я прикрыл глаза и придушенно застонал. Осознание кувалдой прошлось по темечку.

Я потерял целый месяц своей жизни. Целый гребаный месяц.

Тренировочные сборы начинались семнадцатого числа, но мне и без подсказок врачей было понятно, что эта Олимпиада пройдет без меня.

— Сеня, сынок, тебе больно? Позвать сестру?

— Терпимо, — отозвался я, чувствуя как на меня накатывает отчаяние вперемешку с тоской и горечью. — Просто я понял, что профукал поездку на Олимпийские игры.

— Господи, сынок, — мама укоризненно покачала головой. — Ты мог потерять жизнь, понимаешь? Олимпийские игры будут еще. А жизнь у тебя одна. И если бы тебя не откачали, тебе было уже все равно на игры.

Тут с мамой поспорить было сложно. Будь я мертв, Олимпиада меня бы уже не волновала.

Но я выжил, а потому трудно было смириться с тем, что я своими руками лишил себя мечты, к которой так долго шел.

Даже пар выпустить было нечем. Я полностью обездвижен. Оставалось только с силой сжимать челюсти и мысленно костерить себя.

Как будто это могло мне помочь.

— Где отец? — спросил, стараясь хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.

— Разбирается с делами. — мама поморщилась. — Вечером должен приехать. Он разговаривал с представителями клуба и сборной о твоем состоянии, с журналистами тоже вопросы решал. Они все держат руку на пульсе. Кстати, тут к тебе уже приходила настоящая делегация. Посмотри.

Я чуть повернул голову и слабо улыбнулся, увидев цветы, шары и открытки с пожеланиями выздоровления.

— Ясно, — вздохнув чересчур глубоко, скривился от боли. Пришлось закрыть глаза и замереть, ожидая, когда приступ стихнет. Но боль только усиливалась, становясь невыносимой. — Черт, больно-то как.

— Сейчас, Сень. Сейчас сделают укол, потерпи.

Вызванная матерью медсестра прибежала быстро и вколола какой-то анальгетик. Уже минут через пять приступ пошел на убыль, и я весь обмяк на больничной койке.

Правда, была и обратная сторона у действия этого лекарства. Сознание снова начало уплывать, а глаза закрываться.

Но уже в полусонном состоянии меня внезапно прошило еще одно воспоминание.

В сознании отчетливо всплыл образ Маши, сидящей на пассажирском сиденье, а затем и в карете скорой помощи.

Она была такой хрупкой, беззащитной и невероятно несчастной.

Нет, это однозначно бред. Такого точно быть не могло.

Но тем не менее я не мог не спросить. Я должен убедиться, что Маша была лишь галлюцинацией, созданной моим травмированным мозгом.

— Мам, скажи, в машине я был один? — произнес, с трудом удерживая себя в сознании.

— Да, один, — озадаченно ответила она. — Твоя девушка не пострадала.

Я, конечно, не о Джессике волновался, но маме ведь не объяснишь этого. Впрочем, плевать, самое главное я ведь узнал.

Маша действительно в Питере, и с ней всё хорошо. Остальное — мелочи.

— Джесс тоже здесь? — спросил просто так, для видимости.

— Она приезжала, спрашивала как ты. Но в палату не стала заходить. Сказала, что безумно боится больниц. Попросила связаться с ней, как только сможешь.

В голосе мамы слышалось явное неодобрение, а мне было даже смешно немного. От таких, как Джесс, преданности не дождешься.

Впрочем, наши отношения и не подразумевали ничего подобного. Если ты ничего серьезного не обещаешь партнерше, то не вправе и требовать чего-то серьезного взамен.

В этом я был честен и сам с собой, и с ней, а потому на Джессику не обижался. Напротив, был очень рад, что она тут не ошивается. Ее мне видеть в своей палате совсем не хотелось.

Пусть лучше сюсюкает с кем-то другим.

На этом связные мысли у меня закончились.

Я уплыл в тяжелый медикаментозный сон, в котором со мной снова была Маша….

Глава 21

— Доктор, когда я смогу вернуться на лед? — это был первый вопрос, который я задал своему лечащему врачу.

В ответ мужчина посмотрел на меня как на дурака и лишь головой покачал.

— Молодой человек, вы волнуетесь не о том, о чем следует. У вас была клиническая смерть в течение пяти минут. То, что вас смогли откачать, и вы после трех недель комы сохранили когнитивные функции и память — уже чудо. Про то, что вас собирали почти по кусочкам, я молчу. Вам нужно сейчас думать не о хоккее, а том, чтобы вообще встать на ноги.

— То есть, — я похолодел, — вы хотите сказать, что я могу остаться прикованным к инвалидному креслу?

— Скажу, что вам очень повезло. У вас не пострадали ни позвоночник, ни спинной мозг. Чувствительность конечностей сохранена. Так что ходить вы, скорее всего, сможете, но на восстановление уйдет не меньше полугода. А скорее всего, месяцев девять — десять.

Я закрыл глаза и содрогнулся. Попытался переварить услышанное. Год, мать вашу. Как же так?

Лежать беспомощным телом в кровати целый год… Господи! Пожалуй, это гораздо хуже смерти.

Слова врача прозвучали для меня тяжким приговором. Захотелось даже снова вернуться в кому. Чтобы не слышать таких жестоких прогнозов.

— А вот унывать не стоит, — строго сказал врач, заметив мое подавленное состояние. — В реабилитации очень важно желание самого пациента вернуться к нормальной жизни. Те, кто не опускают руки, в большей части случаев добиваются очень хороших