Бывшие. Жена для чемпиона - Анна Олеговна Ковалева

уловить их тепло…

Но в тот самый момент, когда я почти дотянулся до хрупкой ладошки, мир для меня померк…

* * *

Пришел в себя я уже в движущейся машине скорой помощи. Надо мной усиленно суетились медики: осматривали мое тело, проверяли реакции, что-то вкалывали.

Они о чем-то переговаривались, но заторможенный мозг не успевал переводить.

Над самым ухом что-то пиликало и пищало.

— Это же он, да? Тот русский хоккеист, которого не так давно купили Быки? — с запозданием, но до меня начало доходить, о чем говорили врачи.

— Судя по документам, да. — раздался второй мужской голос. — Эх, как его так угораздило? Только же матч недавно смотрели. Хорош был, чертяка. Такие шайбы клал. Жаль парня, такой талант был.

— Да он же еще не умер, Эл. Хорош причитать, — возмутилась женщина.

— С такими травмами, боюсь, живым не довезем, — сокрушенно заметил некто Эл. — Он же весь переломанный. Руки, ноги, месиво вместо колена. И легкое пробито однозначно, кровотечение внутреннее. Черепно-мозговая тяжелая, сами видите. Про кровопотерю уж молчу.

— Ты лучше за показателями следи, — вмешался первый мужчина, на бейдже которого было написано Венсан. — Амели, еще обезболивающих.

— О, смотрите, в сознание даже пришел. И показатели выровнялись.

Все трое снова надо мной склонились, опять начали расспрашивать.

Я же не мог различить их лиц, как и ответить на задаваемые вопросы, зато прекрасно видел Машу, сидящую в самом углу.

Она уже не плакала, лишь беззвучно шевелила губами.

«Не смей умирать» … — вот что я по ним прочитал.

— Маша, — тихо прохрипел я из-под маски, закрывающей лицо. — Машенька… Не уходи…

— Что он говорит?

— Зовет кого-то, похоже.

— Галлюцинации, это плохо. — нахмурился Венсан. — Состояние ухудшается. Третья степень смешанного шока. Скоро начнется агония. Бен, давление?

— Снова падает. 80, уже 70, 60… Пульс нитевидный, слабый.

— Амели, готовь адреналин и дефибриллятор, живо!

«Маша, не уходи» — шепчу беззвучно, ощущая, как сознание начинает затягивать тьма. Та тьма, из которой уже не будет выхода.

«Не уходи, пожалуйста,» — продолжаю шевелить губами, но все бесполезно. Фигурка бывшей жены исчезает, как туман с восходом солнца.

А тьма наваливается на меня и тащит на самое дно. И только откуда-то сверху доносятся странные крики.

— Давление не определяется! Пульс не прощупывается! Фибрилляция желудочков!

— Ами, дефибриллятор! 200, разряд!

— Нет реакции…

— Еще 200, разряд!

— Нет реакции…

— 300! Разряд!

— Нет реакции…

— Бен, интубируй, живо! Адреналин! Ждем… 360, Разряд!

— Ничего…

— ……

— ……

— Венсан, хватит… Пять минут прошло. Оставь. Его не вытащить. Время смерти…

— Ну уж нет! Сегодня никто у меня не умрет! Еще адреналин! 360!

— Вен…

— Разряд, я сказал…

— Есть! Есть отклик, появился ритм, по пока слабый…

— Отлично, продолжаем!!! Мы его вытянем, или пусть меня гром поразит!

Глава 20

Приходил в себя я долго.

Сначала было стойкое ощущение, что я попал в трясину, из которой пытаюсь выбраться. Но в ответ на каждый мой рывок меня лишь сильнее засасывало.

Пару раз я будто бы даже уходил с головой в эту трясину, но каждый раз меня вытягивало наружу какой-то неимоверной силой…

Не знаю, сколько по времени это длилось, но постепенно тиски трясины начали ослабевать, и я начал подниматься вверх.

Куда именно вверх? Понятия не имел.

Я не знал, где именно нахожусь, не ощущал собственного тела, да и вообще ничего не ощущал.

Были только чувство парения и безграничная темнота.

А вот потом. Тьму, плотно окутавшую меня, начали прорезать ослепительно яркие вспышки света.

Постепенно этих вспышек становилось всё больше, и тьма начала отступать. А уже потом появилось и остальное: звуки и тактильные ощущения.

Пока еще смутные, но они всё-таки были.

Я ощущал осторожные прикосновения к своему лицу, чей-то ласковый голос, явно обращающийся ко мне.

Он был мне до боли знаком, но точно распознать говорившего я не мог. Знал я только одно: от звуков этого голоса мне становилось легче.

Появлялась уверенность в том, что всё будет хорошо….

* * *

— Ма… ма? — зрение было нечетким, перед глазами всё плыло, но лицо матери я распознать сумел. — Ты здесь?

— Сенечка, мальчик мой, — мама склонилась надо мной, прижав ладонь к губам. Несмотря на расфокусированное зрение, я видел, что она дрожит. — Конечно, я здесь. Где же мне еще быть?

— Что со мной? — эти три слова дались мне с неимоверным трудом. Язык распух и еле ворочался во рту, а губы жутко потрескались.

Я был полностью дезориентирован и не понимал, что происходит. Силился вспомнить, что произошло, но никак не выходило.

— Сейчас, мой хороший, — мама смочила влажной губкой мои пересохшие губы и вроде бы нажала какую-то кнопку, вмонтированную в стойку кровати. — Ты попал в аварию, милый. Очень тяжелую аварию. Но теперь всё будет хорошо. Врачи сказали, что если ты придешь в себя, значит, кризис миновал. Сейчас придет врач, тебя осмотрят. Потерпи немного.

Я видел, как дрожат ее руки, чувствовал, что она плачет. Хотел было сказать что-то успокаивающее, но сил не было.

Я буквально чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Которая только и может, что бессильно бить хвостом по песку и безмолвно открывать рот.

Вот и я просто лежал.

Моргал, уставившись в потолок, пытаясь вернуть зрению четкость.

Пытался внутренне оценить свое состояние, но понял только то, что ни черта не контролирую свое тело.

Не чувствую его.

Всё, что мне удается сделать — это моргать, вращать глазами и двигать челюстями. Остальные функции стали недоступны.

Врач действительно появился очень быстро. Я даже не успел осмыслить слова матери об аварии и понять, что же произошло.

В голове было пусто.

Нет, какая-то ниточка дернулась, воспоминания забрезжили на подкорке, но как-только я начал нащупывать эту нить, мне вкололи новую дозу лекарств, и я снова отправился в отключку.

* * *

После следующего пробуждения чувствовал я себя немного лучше. По крайней мере, голос звучал не как у младенца, учащегося говорить.

И зрение вернулось к норме.

Рядом со мной снова находилась мама. Всё еще встревоженная, но уже не рыдающая.

Она улыбнулась, легонько поцеловала меня в лоб и села нас стул, поставленный рядом с кроватью.

— Как ты себя чувствуешь, сынок?

— Относительно терпимо, — поморщился я, пытаясь устроиться поудобнее. А сделать это было почти невозможно, учитывая, что тело было в полностью разбитом состоянии, а конечности зафиксированы. — По крайней мере, лучше, чем в прошлый раз.

— Давай я тебе помогу. — мама захлопотала надо мной, поправила подушку, чуть приподняла спинку кровати. Поднесла к губам поильник. — Пить будешь?

Я лишь молча кивнул и