Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

— Слав… - И все, дальше не могу. Просто не знаю, что сказать.

— Ну скажи уже, что это пиздец, Би. Все ок.

Он достает сигареты и зажигалку из заднего кармана джинсов - она у него красивая, бронзовая «Zippo» стилизованная под голову индейца - закуривает. Мне нравится смотреть на длинные пальцы, держащие сигарету слегка небрежно. Нравятся его перевитые венами крепкие руки. Почему-то раньше не придавала значения, что он реально… качок. А сейчас, получив возможность рассмотреть практически под носом - кайфую, втягиваю каждую мелочь, каждую чернильную историю на коже, широкие плечи, и даже то, что волоски у него на предплечьях, хоть и довольно светлые, но жесткие и мужественные, и мне адски хочется потереться об них щекой.

Но, наверное, все это для другого раза.

Если он будет, конечно…

Сейчас я просто подаюсь вперед, повинуясь порыву, и обнимаю его сзади. Мои руки ложатся на его живот, где шрамы и татуировки сплетаются в странный узор, а лоб прижимается к лопаткам. Он теплый, несмотря на прохладу ночи, и я чувствую, как в ответ на мое прикосновение его дыхание сбивается.

Срывающаяся с идеальных губ змейка дыма - предательски неровная.

Я закрываю глаза и без стеснения вдыхаю его запах ртом прямо с кожи — лайм, соль, чернила и боль.

Начинаю становиться зависима от этого. Хотя, разве только сейчас?

Слава молчит, но его рука находит мою, лежащую на его животе. Длинные пальцы переплетаются с моими, крепко, но не больно, и он слегка их сжимает. Я вздрагиваю от невероятно сексуальной шершавости ладоней. И кажется, что именно этого - его ладони, именно такого прикосновения - не хватало, чтобы момент был идеальным.

Мы сидим так - я, прижавшись лбом к его спине, он, держа мою руку, - и молчим.

Море шумит, звёзды сияют, но весь мир сужается до этого момента.

До его тепла и его шрамов.

Нашего доверия друг другу.

— Хочешь? - Слава протягивает свою сигарету.

Искушение затянуться слишком велико - на фильтре отчетливо виден след его губ, и кажется, что если сожму его своими - это будет как поцелуй. Но я отказываюсь, еще и фыркаю впридачу, говоря, что вообще-то не курю и он мог бы это запомнить.

— Я знаю, Би, - усмехается, затягиваясь чуть глубже, выпуская дым нарочно всем ртом, чтобы получилось рваное сизое облачко. - Но очень хочется тебя испортить - ты такая хорошая.

— А что - залезть мне в трусы уже не вариант? - не знаю зачем я это говорю. Просто подаюсь импульсу. Наверное, как бы сильно меня не будоражила мысль о его пальцах у меня между ног, сегодня я бы этого не хотела.

— Если залезу, Би, то уже не заторможу вовремя. Но если скинешь нюдсы - буду благодарен: заебался дрочить исключительно на свое воображение.

— Господи… - Я несильно бодаю его лбом в плечо, смеюсь. Несмотря на пикантное обсуждение - чувствую себя расслабленной, свободной.

Если так пойдет и дальше, Майка, он тебя приручит.

И Слава наверняка чувствует мое настроение: откидывается немного назад, чтобы я обняла его еще крепче, и в этот раз он не шутит и не дразнит. Просто сидит, курит и позволяет нам обоим быть в этом моменте.

И сейчас этого достаточно.

Глава шестая

Май перетекает в июнь - и с первых дней на нас обрушивается такая жара, что выражение «жить под кондиционером» перестает быть преувеличением, а превращается в мою суровую реальность.

А еще я начинаю понимаю прелесть и вкус айс-латте, который пью литрами, радуясь тому, что из кабинета потихоньку выветривается запах одеколона Костина и его мерзкое, липкое присутствие.

Аудит, который Костин затеял в моих бумагах, наконец закончился. Его служебная записка - простыня на десяти страницах - приземлилась на стол Резника, как увесистый томик английского классика. Я ждала подвоха, какого-то сокрушительного удара, но вместо этого получила мелочные придирки: неправильно оформленные подписи, пара просроченных сроков по отчетам, несколько нестыковок в датах. Ничего, что могло бы стать поводом для серьезного нагоняя. Резник, конечно, попытался раздуть из этого драму - его глаза блестели злобным торжеством, когда а очередной «летучке» он вручил ее с шипящим: «Исправить, Франковская, немедленно». Но я обратила внимания, как поджались его губы, когда он понял, что ничего серьезного не нарыл. Это была маленькая, но все равно победа. Я сидела в своем кабинете, пила ледяной лимонад и, подписывая исправленные документы, представляла, как Резник давится своим кофе и бессильной злобе.

После того вечера на смотровой площадке, изменилось что-то еще. Он тогда подвез меня домой - конечно, снова немного погоняв и, пользуясь моей беспомощностью, снова полапав прямо на высоких скоростях, но когда подвез до дома - даже не попытался поцеловать. Просто серьезно сказал, что хоть мои СМСки он читает как поэму, пора нам поднимать нашу «дружбу» на следующий уровень и переходить к звонкам. Мы стали ближе — не то чтобы я могла это четко объяснить, но что-то в наших разговорах стало проще, теплее. Я больше не вздрагиваю, набирая его номер, не прокручиваю в голове тысячу сценариев, прежде чем написать. Мы созваниваемся не каждый день, но довольно часто. В основном, это короткие разговоры, иногда глупые, иногда глубокие, о музыке, о его байке, о том, как он однажды пытался приготовить пасту и чуть не спалил кухню. Его смех - низкий, чуть хриплый - стал для меня чем-то вроде якоря, удерживающего в моменте, когда все остальное начинает расшатываться.

Но пару дней назад я написала ему уже довольно поздно, около полуночи, после очередного долгого дня в офисе. Просто шутка, мем про людей, который присылают голосовые без предупреждения, намекая на то, что в последнее время он в основном так и делает. И… Слава не ответил. Утром прислал лаконичное «Ха! Прости, Би, замотался» - и все. Никаких объяснений, никаких намеков. Не то чтобы я ждала от него полного поминутного отчета - у нас нет обязательств друг перед другом, только эта странная, теплая дружба, балансирующая на грани чего-то большего. Но мой разум, как всегда, рисует худшее: другая девушка, случайная ночь, возможно даже, ничего серьезного. Он молодой, свободный, чертовски привлекательный. Почему бы и нет? Я представляю его с кем-то - не Алиной, нет, этого мой бедный маленький исцарапанный ревностью мозг попросту не вынесет, — а с какой-нибудь беззаботной красоткой, которая