Клетка бесприютности - Саша Мельцер

– Помню, когда ты попросила меня донести мольберты…

– То как раз рисовала васильки, – закончила она вместо меня, глядя на подвеску. – Красивая… Наденешь?

Бережно застегнув цепочку на шее Лу, я вынудил ее развернуться: хотелось посмотреть, как на ее изящной, почти лебединой шее выглядит украшение. Красиво. Ей шло. Я не пожалел ни потраченных денег – почти целой стипендии, ни времени на поиски, ни о своем выборе. Лу, желая покрасоваться, покрутила головой из стороны в сторону, а потом ласково поцеловала.

– Спасибо, родной. Никогда ее не сниму.

Мы вошли в этот замок из дождя,

Только двое – ты и я,

И так долго были вместе.

Музыка окружала нас, трепетно обнимала нотами, и я снова закружил Лу в танце. Мне хотелось сделать ей предложение. Не просто пожениться, а быть всегда вместе, каждую минуту жизни, готовить завтраки, ездить в горы и целоваться под дождем. Быть спасением друг для друга, тонуть в вечной любви и страсти, оставаться верными и преданными самим себе. Я чувствовал ее сердце – его стук пробивался через грудную клетку, – и мое колотилось в унисон.

– Выходи за меня замуж? – шепотом предложил я, боясь спугнуть момент. – Но я без колец…

Она молчала всего секунду, но этого хватило, чтобы испугаться отказа и провалиться в бездну из отчаяния и обреченности.

– Для того, чтобы согласиться, мне не нужно кольцо, – она подняла на меня взгляд. – Ничего не нужно, кроме тебя.

Мы спаслись в этом замке из дождя,

Только двое – ты и я,

В самом одиноком месте —

Ты и я.

***

Лу уговорила меня познакомиться с ее родителями. Я избегал этого даже больше, чем общения с ее друзьями, больше, чем нахождения дома. Все, что было известно об ее отце – то, что он – президент крупного холдинга, занимающегося медицинским оборудованием, богатый человек и меценат. В новостях, изучая семейство Лу, я читал, что он занимался благотворительностью, поддерживал несколько детских домов и хосписов, а кроме того очень любил свою жену. Они вместе мелькали на фотографиях прессы с различных городских мероприятий, всегда держались за руки, а один он практически нигде и не появлялся – жена всегда незаметно оказывалась.

С утра я выгладил лучшую – самую незастиранную и белую – рубашку, нашел приличные темные джинсы и вместо изношенных кроссовок достал неудобные туфли с последнего звонка. Их выпросила мать у соседки, мужу которой эта пара обуви оказалась мала. Жали они и мне, но выбора не было – что сейчас, что тогда на выпускном. Кое-как втиснувшись в них, я поправил носки, заранее зная, что до метро без стертой в кровь кожи я не доберусь.

– Куда принарядился? – мать стояла в коридоре, прислонившись к косяку двери спальни. – На работу небось таким красивым не ходишь.

– Важная встреча, – я старался сохранять спокойствие, боясь, что они разозлят меня еще на этапе выхода из дома. – Я недолго. Вадик занят уроками.

– Хорошо. Постарайся вернуться до прихода отца. Он постоянно спрашивает, где ты сутками пропадаешь.

– Работаю, наверное?! – я хотел сказать это мягче, но вышло слишком резко. – Где еще могу быть? Деньги регулярно ему отдаю, что еще надо?

– Да не хватает твоих денег, Игореш. Ни на что не хватает. За коммуналку заплатить и продуктов купить пару раз…

Я не дослушал. Хлопнул дверью, выскользнул наружу и скатился по перилам до первого этажа со второго прямо в парадных брюках. Отряхнулся на улице, поняв, что собрал всю пыль. По дороге хотел зайти в цветочный, чтобы взять букет, но в кармане после отданных отцу остатков стипендии осталось разве что на тортик и на проезд. Взяв шоколадный, как любила Лу, я плюхнулся в автобус и закрыл глаза. До их коттеджного поселка ехать было с пересадкой больше часа.

В голове бесполезным, но мучающим роем крутились мысли – о том, как пройдет встреча, что мне сказать и как себя вести. Ни разу не выходивший в относительно приличное общество, кроме нескольких медицинских конгрессов, я впадал в ступор и недоумение даже от простой мысли о приветствии. Как не оплошать? Лу не дала инструкций, попросила «быть собой», но я знал, что «быть собой» – испортить все в зачатке. Вряд ли ее отец хотел видеть рядом с дочерью кого-то, вроде меня.

«Как приедешь, заходи. Калитка открыта)».

«Спасибо, скоро буду!» – пообещал я, зная, что ехать еще долго. Но пробки на выезде из Москвы к счастью не было, автобус легко проскочил по развилке и уехал в пригород. Ноги, сжатые неудобными туфлями, ныли страшно, кожа с пятки уже сходила, и я мог поклясться, что левый белый носок окрасился багряным. Сойдя на остановке в полутора километрах от точки назначения, я в очередной раз нервно поправил рубашку. То же самое еще раз сделал у калитки, мельком посмотрелся в темный, но кое-как отражавший меня экран телефона, пригладил волосы. И только потом решился дернуть ручку калитку, которая поддалась опять с легким скрипом. Лу сидела на крыльце.

– Привет! – она кинулась мне на шею, но единственное, что я видел перед собой, – лицо ее отца через оконное стекло. Он смотрел на нас неотрывно, примерял меня к его единственной дочери. – Мы заждались! И столько всего приготовили.

– Я волнуюсь, – внезапно сознался я.

– Родители тоже. Да и я немножко, – она рассмеялась, и смех ее начал вытягивать волнение, как мазь вытягивает гной из старой воспалившейся раны. – Пойдем.

Мы зашли в дом. Праздником и шампанским больше не пахло, зато запах пачули стал ярче, а к нему примешались нотки апельсина и черного перца. Скосив взгляд на тумбочку, я увидел диффузор и понял, откуда исходил этот запах. Лу скинула тапочки и куртку, забрала мое пальто и потянула в кухню за рукав. Она осмотрела меня всего, словно ей и самой было непривычно видеть меня в рубашке, а не толстовке и растянутой футболке с лейблом группы «Король и шут».

– Это Игорь, мой Игорь, – она обняла меня за руку, замерев в дверях. И я оторопело стоял, хлопая глазами и не зная, что сказать. С трудом запоздало выдавил «Здравствуйте», пожал отцу руку.

– Антон Павлович, – представился мужчина. Он не был красавцем, но стать и порода выражались явственно. Лу больше походила на мать, но и его особенные черты – разрез глаз, небольшая родинка на