Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

жизнь… Саша запомнил. Эта его черта - запоминать мелочи - обезоружила меня с первого дня нашего знакомства. Он помнил, какой кофе я люблю, какие цветы заставляют меня улыбаться, какие старые фильмы я засмотрела до дыр. И сейчас, сидя рядом с ним в этом полумраке, я чувствую странную, щемящую… тоску?

— Готова к встрече с Мефистофелем? - шепчет он мне на ухо, и его теплое дыхание щекочет кожу.

— Я каждый день с ним встречаюсь - в офисе, — усмехаюсь, намекая на Резника. Сашка в общих чертах в курсе моей войнушки - знает ровно столько, сколько я ему рассказываю. - Хотя, пожалуй, не стоит ставить рядом образ хитрого благородного Дьявола и обиженного офисного Наполеона.

Саша понимающе хмыкает. Краем глаза вижу, как дергает рукой в мою сторону, мысленно напрягаюсь, потому что не хочу никакого дополнительного физического контакта. Он, наверное, как-то это чувствует или снова деликатничает, потому что возвращает ладонь на место.

Гаснет свет и тяжелый бархатный занавес медленно ползет вверх.

Гаснет свет и тяжелый бархатный занавес медленно ползет вверх. Спектакль захватывает с первых минут. Действие на сцене похоже на гипноз. Мрачный и завораживающий. Я забываю обо всем. О работе, о Лилькином долге, который все равно до сих пор не дает спать, о разбитом сердце. Остается только сцена, игра света и тени и голоса актеров, проникающие в самую душу. А Маргарита, с ее наивной, всепоглощающей любовью, которая в итоге приводит ее к гибели, почему-то вызывает у меня приступ тихой, застарелой боли.

Может, если бы десять лет назад я была бы такой же отчаянной «Маргаритой», сейчас все было бы совсем иначе? У нас с Сашкой была бы крепкая семья, возможно, был бы общий ребенок и все хорошо?

«Все, как у всех?» - «услужливо» поддакивает внутренний голос, разрушая мои неуклюжие попытки отрефлексировать то, что не сложилось, и уже никогда не случится?

Когда объявляют антракт, я еще несколько минут сижу, не в силах пошевелиться.

— Ну как тебе? - голос Саши возвращает меня в реальность.

— Это… сильно, - выдыхаю, находясь не сколько под впечатлением от спектакля, сколько от своих маленьких внутренних инсайдов. - Очень.

Мы выходим в фойе, берем по бокалу шампанского. Сашка рассказывает какую-то забавную историю из летной практики, я смеюсь, и на мгновение мне кажется, что все как раньше. Что не было этих десяти лет, не было Юли, не было боли. Что мы все те же - влюбленные, немного наивные, верящие, что вся жизнь впереди.

Но это лишь иллюзия. Хрупкий мыльный пузырь, который может лопнуть в любой момент, как только Саша снова заведет разговор о нас.

После второго акта, когда зал взрывается аплодисментами, мы не спешим. Ждем, пока схлынет основная толпа. Выходим в гардероб чуть ли не самыми последними. В воздухе висит гул голосов, смех, бурное обсуждение. Люди, разгоряченные спектаклем, делятся впечатлениями.

Я веду взглядом поверх голов, когда натыкаюсь на что-то знакомое. Причем, не сразу даже как-то осознанно, потому что когда мозг сигнализирует «это Резник?», мне приходится «отмотать» взгляд назад и поискать его в зале.

Резник - это действительно он - стоит у колонны, спиной к нам. Высокий, в идеально сидящем темном костюме.

Твою мать. Господи, да почему мне от него нигде покоя нет? Я инстинктивно делаю шаг назад, пытаясь спрятаться за Сашиной спиной.

— Что такое, Пчелка? - смотрит на меня с удивлением.

— Ничего, - вру. — Просто… показалось.

Но уже поздно - за секунду до того, как я успеваю прикинуться серым камнем, Резник поворачивает голову и успевает меня заметить.

Черт.

Саша забирает наши номерки, протягивает мое пальто. Накидывает его мне на плечи, заботливо поправляя воротник. Простое, джентльменское движение - он один из немногих мужчин, который делает такие вещи как будто полностью неосознанно, а не чтобы произвести впечатление. Бубушкино воспитание - она у него была, кажется, благородных кровей.

И именно в этот момент раздается голос. Ледяной, режущий, как скальпель.

— Майя Валентиновна? Какая неожиданная встреча.

Я медленно оборачиваюсь. Резник стоит в нескольких шагах от нас. И он не один. Рядом с ним - Оля. Его то ли племянница, то ли крестница, то ли черт вообще пойми кто. Сегодня она в вызывающе коротком платье из черной кожи, которое больше похоже на вторую кожу, и в ботфортах на головокружительной шпильке. На лице — яркий, агрессивный макияж, на губах - откровенно скучающая усмешка. Очень «театральный» вид. Я бы сказала, что у этой девочки точно какой-то свой собственный спектакль.

— Владимир Эдуардович, - киваю, чувствуя, как внутри все каменеет от необходимости изображать вежливость.

Саша становится рядом, его рука ложится мне на талию в собственническом защитном жесте.

— Добрый вечер, - говорит он ровным, спокойным голосом, но я чувствую, как напряглись его мышцы.

Взгляд Оли скользит по мне, потом останавливается на Саше. Она бесцеремонно, нагло его разглядывает, с головы до ног, и в ее глазах вспыхивает нездоровый, хищный блеск.

— А нас, кажется, не представили? - тянет она, и ее голос становится липким как карамель. - Ольга.

— Александр, - коротко бросает он, напрочь игнорируя явно направленную в него мощную бомбардировку всеми женскими флюидами. Его рука на моей талии сжимается крепче.

— Прекрати паясничать, - одергивает Резник. Потому даже глухой бы услышал, как не вовремя ее фокусы.

Я принимаю решение никак не реагировать на ее жалкие детские выпады. Понятия не имею, как можно вообще серьез воспринимать этого явно сильно распущенного, но все-таки - ребенка. А на фоне Резника она выглядит особенно маленькой.

— Оля, здравствуйте, - улыбаюсь ей своей самой милой, самой обезоруживающей улыбкой. - Как ваши успехи? Владимир Эдуардович говорил, вы собираетесь поступать в медицинский. Такое благородное призвание. Наверное, сейчас все время уходит на подготовку к экзаменам?

На ее лице отражается неподдельное, искреннее недоумение. Она хлопает длинными, нарощенными ресницами, смотрит сначала на меня, потом на Резника.

— В медицинский? Я? - Она фыркает. - Я вообще-то на дизайн собираюсь. И вот он, - кивает за спину, на Резника, - уже обо всем договорился. Приду, похлопаю глазками и место у меня в кармане.

Мне нужна пара секунд, чтобы переварить услышанное. Разбираться, что это - не большой ум или святая простота - даже не пытаюсь. Вместо этого поворачиваю голову к Резнику. Смотрю на него в упор. И в его глазах я вижу… ничего. Пустоту. Он просто смотрит