Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

моих губ, но лишь для того, чтобы впиться поцелуями в шею, в ключицу, в очень-очень чувствительную кожу за ухом. Его щетина царапает, оставляет на коже огненные следы. Я запрокидываю голову, подставляясь под его ласки, и проклятый разоблачительный стон все-таки прорывается наружу.

Он не может меня здесь тронуть.

Не может - и я не знаю, радует меня это или расстраивает.

Но он может говорить. И говорит.

— А если бы кивнула, Би, - прищелкивает языком, пока пальцы выкручивают из меня очередную порцию надрывных стонов, - я бы тебя пиздецки натянул. Потому что… знаешь? Ебать тебя так сладко…

Эти грязные, пошлые, сводящие с ума слова, как будто долбаные предварительные ласки.

Прелюдия, которая не хуже секса.

Каждое слово - как прикосновение, как проникновение, от которых внутри все плавится и течет.

Я всхлипываю, сжимаю его плечи.

Это слишком. Это невыносимо.

Я почти у грани, и сейчас мне плевать, что мы в женском туалете, он не закрыл дверь на защелку и в любую минуту сюда могут войти.

А потом Дубровский отстраняется. Резко, почти грубо.

Я с трудом открываю глаза. Мир плывет.

Слава смотрит на меня. Его дыхание все еще тяжелое, в серебряных глазах полыхает похоть. Он медленно проводит большим пальцем по моим распухшим, зацелованным губам.

— Вот, - в хриплом голосе звучит мрачное, собственническое удовлетворение. - Вот теперь ты выглядишь как надо.

Я смотрю на свое отражение в зеркале за его спиной. Растрепанные волосы, пылающие щеки, приоткрытые, влажные губы, на которых размазался блеск. Я выгляжу так, будто меня только что… да. Именно так.

Как иллюстрация к зарисовке «за секунду до оргазма».

Мне кажется, это настолько очевидно, что будет понятно каждому кого я встречу, как только выйду за дверь.

Пока Слава любуется плодами своих стараний, мои пальцы сами находят в сумочке помаду. Яркую, вызывающе-красную. Я всегда ношу ее с собой, на всякий случай.

Вот как раз на такой случай.

Во мне просыпается злая, дерзкая сучка.

Одним резким движением провожу стиком по губам, и, прежде чем Дубровский успевает среагировать, подаюсь вперед и впиваюсь поцелуем в его шею, прямо под челюстью, а потом - в белоснежный воротник рубашки, оставляя на нем яркий, жирный, вызывающий след.

— Вот теперь и ты выглядишь как надо, - отзеркаливаю его наглость.

Он слегка отклоняется, изучает свое отражение в зеркале.

Красивые губы кривятся в усмешке. Довольной. Хищной.

Как будто я все сделала правильно, и он даже пальцем не пошевелит, чтобы это стереть или спрятать.

Слава шагает до двери, не оборачиваясь. На пороге останавливается и бросает через плечо:

— Иди к папочке, Би. Уверен, он оценит твой новый… гммм… макияж.

Дверь за ним закрывается, оставляя меня одну в оглушительной тишине, с бешено колотящимся сердцем и привкусом его греха на губах.

Я прихожу в себя еще несколько минут. Пытаюсь привести в порядок выражение лица, но это бесполезно. Губы после его поцелуев распухли, горят, и на них до сих пор остался его вкус. Уверена, что буду чувствовать его до утра, даже во сне.

О том, сколько дней я буду чувствовать между ног его пальцы и не случившийся - явно нарочно! - оргазм, лучше даже не задумываться. Из зеркала на меня смотрит совсем другая Майя - с горящими глазами, с румянцем на щеках и… господи, я реально как после секса.

Пока возвращаюсь в зал, настраиваю себя не смотреть на балкончик. Вообще никуда не смотреть. Извиниться перед Форвардом, сказать, что у меня срочные семейные обстоятельства и сбежать до того, как он, возможно, увидит.

Но все равно первым делом поднимаю взгляд - Алина и Славы там уже нет.

Это хорошо? Они просидели там совсем недолго, примерно полчаса.

За нашим столиком Форвард-старший поднимает на меня взгляд, и в его зеленых глазах читается холодный, оценивающий блеск.

Он, конечно, все понял.

— Мне нехорошо, — говорю я, моментально забыв, что собиралась ссылаться на другую причину. - Простите, Павел Дмитриевич, но мне лучше поехать домой.

— Конечно, Майя, - он поднимается. - Позвольте вас отвезти?

— Нет, спасибо, - слишком энергично качаю головой. - Я… доеду сама. Простите, что испортила вечер.

Форвард делает размашистый жест рукой, как будто мои слова в принципе не имеют никакого значения, и провожает до парковки.

На улице прохладно, и этот холод немного отрезвляет.

— Майя, - говорит на прощание, и его голос звучит ровно, почти как будто безразлично. - Вы взрослая, умная женщина. Я надеюсь, вы принимаете решения… головой?

— Все свои решения я всегда принимаю только головой.

Он вздергивает бровь, даже не пытаясь скрыть сомнение.

И что-то мне подсказывает, что эпопея с букетами на этом точно не закончится.

Глава пятая

Субботнее утро врывается в мою спальню наглым, слепящим солнечным светом. Я просыпаюсь не от будильника, а от ощущения, что в комнате слишком много кислорода, слишком много жизни. Вчерашний день, с его ледяным напряжением и пошлыми диалогами, кажется сумасшедшим сном, который как будто и хочется с себя стряхнуть… А с другой стороны - хочется оставить ту его часть, в которой останется на всю голову отбитый Дубровский с его полным ртом пошлостей.

Господи.

Я не лежу в постели, не даю себе ни единого шанса на рефлексию. Вместо этого - сразу на ноги, в душ, натягиваю легинсы и топ. Тренировка. Сегодня она нужна не для поддержания формы, а как экзорцизм. Мне необходимо выжечь из себя вчерашний вечер «железом» и кардио. Желательно, на пределе своих возможностей, или даже больше.

На беговой дорожке беру почти максимальную скорость - так, что через пару минут ноги начинают выть благим матом. В ушах стучит только пульс и тяжелый, агрессивный рок. Я бегу от отражения в зеркале напротив, в котором отчетливо вижу Дубровского с двумя мазками моей красной помады на его шее и белоснежной рубашке. Боже, да что на меня нашло? Утром я проснулась с мыслями о том, что это был второй раз в моей жизни, когда я готова была заняться сексом как… сучка. Потом что больше не могла терпеть. Потому что каждая минута промедления причиняла почти физическую боль. И первый раз - тоже был с ним, с Дубровским. От воспоминаний о его дыхании на моих губах, о пальцах у меня между ног, подкашиваются колени, но я все равно бегу свой проклятый никому не нужный марафон под названием «беги -