Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

точно не выгляжу как женщина, которая отлично проводит время на свидании

Включаю холодную воду, подставляю под струю запястья, немного брызгаю на лицо. Ледяные капли стекают по шее, забираются под воротник платья, заставляя поежиться и слегка «протрезветь».

Какого… черта, вообще?

Я свободная женщина, я не обязан ни за что отчитываться, тем более перед человеком, который ужинает со своей бывшей невестой на романтическом, блин, балкончике! У меня может быть десяток причин для встречи с Форвардом, и все они могут касаться исключительно работы. Потому что я, в конце концов, продолжаю держать на контроле все, что касается параллели взаимодействия с госаппаратом, даже если формально Резник меня от этого отстранил. А вот для встречи Славы и Вольской, очевидно, может быть только одна причина - свидание, черт подери!

Дверь за моей спиной открывается. Бесшумно, почти беззвучно.

Я поднимаю голову, ожидая увидеть в зеркале лицо какой-нибудь пришедшей поправить макияж женщины.

Но в отражении - Слава.

Стоит в дверях - высокий, мрачный, с губами, сложенными в тонкую нитку. Рубашка на нем расстегнута на три верхние пуговицы, открывая вид на ключицы и начало татуировок.

Он смотрит на меня. Не на мое отражение. На меня.

И в его серебряных глазах - пепел.

Двигается ближе, отчего я инстинктивно задерживаю дыхание, почему-то чувствуя себя щепкой, которую это цунами снесет к хренам.

Дверь за ним закрывается с тихим, зловещим щелчком, отрезая нас от остального мира.

— Что за хуйня, Би? - он не повышает голос, но вопрос оглушает.

— Это женский туалет, если вдруг ты не заметил.

— Ага, так охуел, разглядывая, как ты с ним ужинаешь, что, блядь, ослеп!

Делает шаг ко мне.

Я инстинктивно разворачиваюсь, хочу отодвинуться, но упираюсь бедрами в мраморную стойку раковины.

— Ты со своей бывшей вообще-то, Дубровский! - на эмоциях выплевываю в ответ. - Дай угадаю - вот вы точно обсуждаете защиту природы и устройство двигателей внутреннего сгорания!

Он подходит ближе.

Между нами меньше места, чем нужно его руке, чтобы до меня дотронуться. Бросаю взгляд на дверь, но Слава отрезает пути к отступлению - зажимает меня в клетке своих рук, упираясь ими по обе стороны моих бедер в холодный, гладкий мрамор. Господи, мы так давно не виделись лицом к лицу, что я начала забывать, какой он высокий, и что рядом с ним я как будто теряю весь свой объем, а пространство начинает ему подыгрывать, сужаясь как будто именно под его размеры. Слава крадет мой воздух, заполняя взамен собой, своим запахом и потрескивающим напряжением.

— И так, подружка, - его голос, низкий и хриплый, вибрирует в оглушительной тишине дамской комнаты. Ирония настолько очевидна, что я чувствую себя поглаженной против шерсти, - поделишься, по-дружески, какого хуя вообще происходит?

— Сразу после того, как ты, дружбан, расскажешь, почему ужинаешь с бывшей невестой, - парирую я, и сама удивляюсь, откуда в моем голосе берется этот яд. - Решили обсудить общее трагическое прошлое, ммм? Вернуться к истокам?

— Это, блять, работа, Би. Или забыла, что у нее проклятый «зеленый фонд» и она имеет право качать права? - цедит он, и его серебряные глаза темнеют, превращаясь в два куска отполированной стали. - Алина - это просто вещи, которые необходимо делать, даже если делать их противно до тошноты. А ты? Что ты здесь делаешь, Майя? Налаживаешь истоки с упакованным мужиком?

Я замечаю, как он отзеркаливает мои собственные слова, но в исполнении Дубровского они звучат заметно ядовитее.

Его пальцы сжимают края раковины, и мрамор под ними, кажется, вот-вот треснет.

Он в ярости. В тихой, холодной, контролируемой - надолго ли? - ярости, которая оглушает сильнее любого крика.

— Он присылал мне цветы, - выдыхаю я, понимая, что оправдываюсь. И ненавижу себя за это. - Практически каждый день. Я решила, что нужно поставить точку. Объяснить, что я не заинтересована.

— Объяснить? - Слава криво усмехается, и в этой усмешке столько горечи, что у меня сводит скулы. - Ты серьезно думаешь, что ему можно что-то объяснить? Ты правда настолько наивна, Би?

Он наклоняется ниже, и я чувствую на своей коже солоноватое дыхание. Оно пахнет чем-то терпким, алкогольным, и сигаретным дымом. Он пил.

— Что он тебе наговорил? - Его голос становится тише, интимнее, опаснее. - Рассказывал, какой он влиятельный и могущественный? Что у него в арсенале все терпение мира? Что ты можешь сопротивляться, но в конечном итоге все равно сдашься? Потому что ему все сдаются. Это же могущественный, блять Форвард - перед ним все капитулируют.

Я молчу. Потому что он попал в точку. Во все точки сразу.

— А ты… - продолжает Слава, и его пальцы, наконец, находят мою кожу, легко, почти невесомо касаясь моего запястья. - … поверила? Подумала, что матерый волчара вдруг решил стать ручным песиком?

— Я пыталась быть вежливой, - шепчу я, чувствуя, как от его прикосновения по телу пробегает электрический разряд. Хочет одернуть руку, но понимаю, что не смогу.

Что я адски соскучилась по его прикосновениям.

— Вежливой? - Слава снова усмехается, и его большой палец начинает медленно, почти лениво, поглаживать тонкую кожу на моем запястье, там, где бьется пульс. Он как будто контролирует каждый удар. - С ним нельзя быть вежливой, Би. С ним можно только воевать. Или сдаваться. Третьего не дано.

Его взгляд опускается на мои губы. Я инстинктивно облизываю их, и вижу, как темнеет серебро его глаз.

— Значит, теперь он нацелился на тебя. - В голосе Дубровского появляются новые, рычащие нотки.

— Это не твое дело, — пытаюсь я вырваться, но его хватка на моем запястье становится крепче. Длинные татуированные пальцы буквально берут его в тиски. - Я прекрасно разберусь сама.

— Мое, - отрезает он. - Теперь - мое.

Он притягивает меня к себе, второй рукой обхватывая за талию. Я упираюсь ладонями ему в грудь, чувствуя под тонкой тканью рубашки твердые, напряженные мышцы. Сердце колотится, как сумасшедшее, отдаваясь гулким стуком в ушах.

— Я видел, как он на тебя смотрит, Би, - шепчет Слава, его губы почти касаются моих, обжигая крепким и дымным. - Как на чертов трофей. Очередную красивую вещь, которую можно завоевать или купить, и поставить на полку. Знаешь, как про него говорят? «Форварду не отказывают даже покойники».

— Знаешь, - вздергиваю подбородок в каком-то наивном жесте протеста, - кажется, это у вас семейное.

Я начинаю