Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

Она смотрит недоверчиво, но не настаивает. Знает мой характер – если не хочу говорить, не скажу. Но взгляд её полон сочувствия, словно она видит насквозь мою ложь.

– Кофе? – предлагает она, уже наливая мне чашку. – Тройной эспрессо. Как ты любишь.

– Спасибо, – благодарно киваю, принимая горячую чашку. Кофе не поможет склеить разбитое сердце, но хотя бы даст силы пережить этот день.

– У тебя операция в одиннадцать, – напоминает Ирина. – С доктором Бересневым. Сложный случай – аневризма головного мозга.

Максим. Я совсем забыла. Совместная операция, требующая полной концентрации. А я сейчас едва могу сфокусироваться на простейших вещах.

– Спасибо за напоминание, – говорю я, отпивая обжигающий кофе. – Пойду подготовлюсь.

Ухожу в свой кабинет, закрываю дверь. Несколько минут просто сижу, уставившись в стену. Мысли путаются, перед глазами – лицо Павла, когда он говорил, что любит меня «по-своему». Его растерянность, когда понял, что на этот раз я не прощу, не закрою глаза, не притворюсь, что ничего не было.

Телефон вибрирует. Сообщение от него: «Я у родителей. Поговорим, когда оба успокоимся. Целую детей».

Никаких извинений. Никакого раскаяния. Ни слова о том, что он порвал с Вероникой. Просто... пауза. Чтобы «успокоиться». Словно это обычная ссора, а не полное разрушение нашей семьи.

Не отвечаю. Нечего сказать. Кладу телефон экраном вниз и открываю историю болезни пациента, которого буду оперировать с Максимом. Сложный случай, требующий полной концентрации. Может, хоть это отвлечёт меня от личного ада.

Стук в дверь. Поднимаю голову – Максим. Высокий, подтянутый, с серьёзными глазами и едва заметной сединой на висках. Мой друг. Единственный человек, которому я рассказала о предательстве Павла.

– Привет, – говорит он, входя. – Ты готова?

– Да, – отвечаю, пряча телефон в ящик стола. – Просматривала историю болезни.

Он подходит ближе, смотрит внимательно.

– Лена, что случилось? – спрашивает прямо. – Ты выглядишь... разбитой.

Хочу солгать, сказать, что всё в порядке. Но губы дрожат, и из горла вырывается какой-то жалкий звук.

– Я выгнала его, – шепчу я. – Вчера. В нашу годовщину.

Максим молча садится напротив. Не говорит банальностей вроде «всё наладится» или «ты поступила правильно». Просто смотрит – внимательно, сочувственно.

– Рассказывай, – говорит он. – Если хочешь.

И я рассказываю. Быстро, сбивчиво, глотая слова. О розах, отправленных по телефону. О Даниле, проговорившемся про «тётю Веронику». О конфронтации на кухне, о словах Павла, что я сама виновата. О том, как он ушёл, хлопнув дверью. О детях, которым пришлось объяснять, что папа больше не живёт с нами.

– Я не знаю, что теперь делать, – признаюсь я, вытирая слёзы. – Как жить дальше. Как объяснить детям. Как... как пережить это предательство.

Максим молчит несколько секунд, потом тихо говорит:

– Ты сильная, Лена. Сильнее, чем сама думаешь. И умная. И красивая. И замечательная мать.

Его слова, такие простые и искренние, заставляют меня разрыдаться. Не от горя – от благодарности. За то, что в этот момент полного краха кто-то видит во мне человека, а не только жертву предательства.

– Прости, – всхлипываю я, вытирая слёзы. – Я не должна... не здесь... у нас операция...

– Всё в порядке, – он протягивает мне платок. – Просто знай – ты не одна. Что бы ни случилось, ты никогда не будешь одна.

Наши взгляды встречаются, и на секунду мне кажется, что в его глазах мелькает что-то большее, чем дружеское участие. Но момент проходит, и Максим встаёт.

– Операция через полчаса, – говорит он. – Ты справишься?

– Справлюсь, – киваю я, выпрямляясь. – Я профессионал.

– Именно, – он улыбается. – Именно поэтому я всегда хочу работать с тобой. Никому не доверяю свою спину так, как тебе.

В операционной я наконец обретаю фокус. Здесь нет места личным драмам – только навык, концентрация, точность. Мы с Максимом работаем в идеальной синхронности, почти не разговаривая. Он делает сложнейшую нейрохирургическую часть, я ассистирую. Четыре часа пролетают как один миг.

– Отличная работа, – говорит он, когда последний шов наложен, а пациент передан анестезиологам. – Как всегда.

– Спасибо, – отвечаю я, чувствуя странное опустошение. В операционной я могла забыть о личных проблемах. Теперь они возвращаются, обрушиваясь с новой силой.

После смены еду домой в странном оцепенении. Что ждёт меня там? Пустой дом? Плачущие дети? Звонок от Павла с извинениями или, что вероятнее, с обвинениями?

Дети у моей мамы – забрала их из школы, сразу почувствовав неладное. «Отдохните, побудьте у меня, – сказала она. – Я испеку шарлотку». Благословенная мама, которая всегда знает, что нужно в трудную минуту.

Дом встречает меня тишиной. Непривычной, гнетущей тишиной. Раньше, даже когда Павла не было дома, оставалось его присутствие – запах одеколона, брошенный на кресло пиджак, недопитая чашка кофе. Теперь дом кажется стерильным, безжизненным, словно Павел забрал с собой не только вещи, но и саму атмосферу жилого пространства.

В спальне замечаю конверт на подушке. Сердце пропускает удар. Что это? Прощальное письмо? Требования? Признания?

Открываю дрожащими руками. Внутри – лист бумаги с аккуратным почерком Павла.

«Лена,

Я уехал на несколько дней. Мне нужно разобраться в себе, понять, чего я действительно хочу. Эти месяцы были... сложными. Я запутался, совершил ошибки, о которых теперь жалею.

Прошу тебя, не принимай поспешных решений. Не говори детям, что мы разводимся. Мы можем всё исправить. Должны исправить – ради них.

Позвони мне, когда будешь готова поговорить спокойно, без эмоций. Я уверен, мы найдём выход.

Целую тебя и детей,

Павел.

P.S. Я прекратил все контакты с В. Это было ошибкой, которую я осознал.»

Перечитываю письмо раз, другой, третий. «Я прекратил все контакты с В.» Так просто. Словно речь о деловом партнёре, а не о женщине, с которой он мне изменял месяцами. Словно это мелочь, о которой можно упомянуть в постскриптуме.

И ни слова о том, где он. «Я уехал на несколько дней». Куда? К родителям, как писал в сообщении? Или к ней, вопреки уверениям, что «прекратил контакты»?

Смотрю на телефон – один пропущенный от незнакомого номера. Прослушиваю голосовую почту и застываю, услышав знакомый голос с лёгкой хрипотцой.

«Елена, это Вероника Шелест. Нам нужно встретиться. Срочно. Пожалуйста, перезвоните мне. Это касается Павла... и не только. Вы должны знать все»

Сердце колотится так, что кажется – вот-вот выскочит из груди. Вероника. Любовница моего мужа звонит мне. Хочет встретиться. Рассказать «всю правду».

Какую ещё правду? Что может быть хуже того, что я уже знаю?

Пальцы дрожат, когда набираю номер. Гудки. Один, второй, третий...

«Здравствуйте, Елена, – голос Вероники звучит странно напряжённо. – Спасибо, что перезвонили. Нам действительно нужно встретиться. Лично. Есть вещи, которые... которые вы должны знать».

– Какие вещи? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Пауза. Потом тихий, почти испуганный голос:

«Я... я беременна. От Павла. И это не единственное, о чём вам стоит узнать».

Глава 9

Кафе, которое выбрала Вероника, расположено в центре города… шумное, модное место с огромными окнами и минималистичным интерьером. Совсем не то, что выбрала бы я. Впрочем, я ничего не выбирала уже давно. Ни это кафе, ни свою жизнь, которая рушится на глазах.

Я прихожу раньше назначенного времени. Бессонная ночь после звонка Вероники оставила на моем лице серые тени и складки от подушки, которые не смог скрыть даже тональный крем. Заказываю черный кофе, хотя желудок уже сводит от нервов. Мысли путаются, руки подрагивают, когда поднимаю чашку. Беременна. От Павла. Мой муж будет отцом чужого ребенка.