Вкус Парижа - Виктория Браунли

не была готова натягивать сапоги и теплую куртку, все же теплый вязаный свитер прикрыл мой сырный животик, и это оказалось удобным и приятным.

Одно субботнее утро выдалось особенно холодным и серым, и, прежде чем идти во «Флэт Уайт» на работу, я решила поваляться подольше в постели с широкой парижской чашей кофе.

Я просматривала мой сырный дневник, который начала вести в толстой тетради, подаренной Билли при отъезде из Парижа. За последние пару месяцев я часто писала в нее всякую всячину, а потом с удовольствием просматривала мои записи и вспоминала, как я не расставалась с сыром почти в любых ситуациях моей французской жизни. Клотильда любила сыр, Серж его обожал, а Гастон тайком наслаждался им (после моих уговоров), хотя никогда не заказывал его в ресторане.

Мое пари «Триста шестьдесят пять дней сыра» чаще всего успешно продвигалось. Я чуть-чуть отставала от намеченного графика по количеству попробованных сортов, но все можно было поправить во время рождественских каникул

Я хихикнула, наткнувшись на запись, которая начиналась с ужина с моим старым другом и заканчивалась сырным похмельем, вынудившим меня задать себе вопрос, могу ли и должна ли я продолжать и дальше мои «Триста шестьдесят пять дней сыра».

Мой друг Генри приехал в Париж из Лондона. Мы с ним познакомились в первый же день занятий в университете на семинаре артхаусного кино и дружили, пока я не стала встречаться с Полом. Генри знал меня настоящую. Такую, какой я была до Пола. Веселую и заводную.

Мы сидели вечером в необычном маленьком винном баре по соседству с моей квартирой. Вино текло рекой, и вскоре Генри поздравил меня с тем, что я ушла от Пола.

– Элла, я никогда не был его фаном, – пояснил он. – Господи, теперь я могу сказать откровенно, что он был скучный тупица.

Я почувствовала удовлетворение после его слов.

Я рассказала Генри про работу, Гастона и Клотильду, а когда начала объяснять, как я увлеклась изучением сортов сыра, его лицо осветила радость. Он пошутил, что мог бы сделать то же самое и в Соединенном Королевстве, но только вместо сыра был бы эль, а потом на малопонятном франглийском заказал самую большую сырную тарелку, какая имелась в баре.

Когда нам принесли роскошное ассорти, я стала описывать разные сорта и произвела на него впечатление – и немножко на себя – накопившимися у меня познаниями. Мы пробовали все – Лангр, Оссо-Ирати и Сент-Агур – и весело имитировали кулинарных критиков, театрально анализируя вкус каждого сыра, причем с каждым бокалом все громче.

К концу вечера, когда толпа посетителей поредела, мы решили, что еще не насытились сыром, и остановили наш выбор на Мюнстере.

Мюнстер, один из самых вонючих французских сыров, не годится для нежного нёба. Он бьет тебя сначала в нос, потом в слизистую рта. Я помню мой ужас от первого куска и даже второго с третьим, но, как обещала Клотильда, когда мы ели Корсиканский голубой, я постепенно стала более-менее ценить его. У Генри, с другой стороны, не было времени на привыкание к самым духовитым французским сырам, и он сразу отверг Мюнстер. Вернее, несколько раз честно пробовал его, но не полюбил, и тогда я – героически – съела всю щедрую порцию, которую нам принесли.

– Я скучал по тебе, Элла, – сказал Генри, когда мы вышли из бара, и я проводила его до входа в отель. – Я скучал по тебе прежней. Это может прозвучать как банальное клише, но я счастлив, что ты вернулась.

Мы обнимались, хохотали, как пьяные идиоты, эмоционально прощались. Я не очень помню, как шла потом домой, в памяти осталось лишь ощущение пьянящей свободы, когда ты идешь по тихим улицам Парижа. Однако я очень даже помню – с омерзительными подробностями – мое расстройство желудка в ту ночь, такое бурное, что я даже засомневалась, смогу ли продолжать и впредь мое пари.

В ту ночь я даже гадала, смогу ли теперь съесть когда-нибудь хотя бы кусочек сыра; перспектива была печальная. Но этот урок помог мне осознать, что не надо доедать каждый кусок, особенно когда речь идет о наиболее ароматных сортах.

Вероятно, Серж согласился бы со мной.

* * *

Следующая запись была одной из моих самых любимых, в основном потому, что в ней речь шла о Гастоне, который теперь заполнял большинство моих мыслей, не связанных с сыром.

Тот ноябрьский день оказался не по сезону теплым и солнечным, а у меня было великолепное настроение, потому что позвонил Тим и предложил работать еще один день в неделю. Наш фуд-стартап не получил огромной финансовой инъекции, на какую надеялся Тим, как он с огорчением мне объяснил, но они все-таки добились существенной денежной поддержки, и это означало, что теперь они могли себе позволить платить мне за три дня в неделю. Я была рада; значит, я буду зарабатывать чуть больше в дополнение к моей работе в кафе, от которой я не была готова отказаться.

Летая в небесах на позитивных вибрациях и намереваясь потратиться на вкусности, я взяла курс на Сержа, чтобы купить еду для пикника. Я поняла, что ни разу не была на пикнике, после того как стала встречаться с Гастоном, – он таскал меня по новейшим ресторанам Парижа – а мне так хотелось, чтобы он понял, что пикник «альфреско DIY», как это сейчас модно говорить, а по-простому – «пикник на свежем воздухе и своими руками», может быть романтичным и стильным.

Гастон прибыл на условленное место на Сене на двадцать минут позже, смущенный и вспотевший в своем шикозном сером костюме, и сказал, что не мог поймать ни такси, ни Uber после встречи с редактором. Меня не огорчило его опоздание, я была счастлива ждать его на предзимнем солнышке, но он все равно не мог успокоиться полчаса. Он неловко уселся на сложенной газете – не желая испачкать костюм – и мы принялись за сырный пикник. Мы ели Пон-л’Эвек и Нёшатель – сыр из коровьего молока в форме романтических сердечек, так подходивших к нашему пикнику, – и пили белое вино из региона Жюра, травянистое и свежее. Я чувствовала себя победительницей.

Но только-только Гастон начал расслабляться и радоваться пикнику, как вдруг вздрогнул и в панике потрогал голову.

– Merde! Элла, кажется, птичка сходила в туалет мне на голову.

Я рассмеялась. Недоверчивое выражение на его лице было бесценно.

– Это добрый знак – к удаче.

– Удача для кого? Для птички?

– Нет, для тебя. Ну-ка, опусти голову, дай я оценю ущерб.

Он послушался и стал похож на провинившегося школьника, которого