В клетке у зверя (СИ) - Юта Анна

— Вот ты такая смелая, хранишь свои ампулки в общем доступе, — начинает она шипящим тоном. — А вдруг их кто-то подменит? Или подрежет и отравит?

У меня от этих слов кусок в горле застревает и по спине стекает ледяная волна.

— Не говори так, Амелия, — голос скрипит от гнева. — Это же лошади! Животные. Они не могут защититься от людей! Мы должны оберегать их!

К концу говорю уже очень возмущенно, а Амелия прыскает.

— Да успокойся ты! Тише, защитница зеленых… Ой! Зеленая защитница! Или как вы там себя называете? — продолжает хихикать. Ну что за дрянь? — Папа за этих лошадей пристрелит, хотя, наверное, никогда в людей не стрелял. Я, пожалуй, нарываться не буду.

Ей ничуть не жалко лошадей, она боится лишь гнева своего жестокого отца. А я с ужасом понимаю, что если с лошадьми при мне в доме что-то случится, он наверняка меня убьет. Вот Амелию, может, и пожалеет, а меня пустит в расход не задумываясь.

Часы в столовой показывают десять, я обычно иду в конюшню к половине двенадцатого, когда Николай все убирает. Остаюсь сидеть за столом, медленно потягиваю чай.

Внезапно дверь в дом резко распахивается и в гостиную влетает Николай с выпученными глазами. В них плещется неподдельный ужас. Он находит меня взглядом и мчится ко мне.

— Лера! Лера, там… — он даже запыхался, так быстро несся сюда. — Там Агате плохо.

Он бледный как полотно. Боится гнева хозяина дома. И мне становится тоже дурно. Только же думала, что ни дай Бог с лошадьми беда будет. Платье мгновенно липнет к холодной мокрой спине. Вскакиваю.

— Что не так? Говори, Коля! — рычу на него, почти бегом направляясь к выходу из дома.

— Понос, сдавленное дыхание, сухой нос, — скороговоркой выпаливает парень. — Вчерашний корм почти не тронут!

Не сразу замечаю, но за нами семенит Амелия. Так и хочется обернуться и посмотреть ей в глаза, что она скажет о том, она ли отравила Агату. Да вот врать она мастерица.

Зайдя на конюшню, ощущаю острый неприятный запах испражнений. Агата стоит в деннике, но выглядит прямо на глаз вяло. Позади неё все загажено. По цвету и консистенции — действительно диарея. Притом сильная.

— Воды быстро дай ей. Побольше. Приготовь два ведра, — приказываю Николаю.

Он пулей летит к водопроводному крану, набирает. А я вынимаю из стеллажа здешнюю аптечку, а из того, что оставляла сама, вынимаю ампулу для забора крови. Если Агату отравили, анализ крови это покажет. Как и наличие воспаления. В любом случае он нужен для диагностики.

Беру градусник и меряю температуру. После короткого пиканья вынимаю — тридцать девять градусов. Повышенная. Затрудненное дыхание может свидетельствовать о САП. Не хотелось бы, это летальная болезнь. Пока я перебираю в голове возможные варианты, в конюшню влетает Волжский. А следом за ним Света.

— Что с Агатой? — почти кричит, подходит ближе и кривится от запаха. — Лера, ты можешь помочь?

Не успеваю ответить, встревает Света.

— Амелия сегодня говорила про отравление, — произносит назидательно, будто уверена в виновности девочки. А у меня глаза на лоб лезут от такой подставы.

Волжский поворачивается к дочери, та с ужасом в глазах пятится к стене и вжимается в неё.

— Что. Ты. Сделала? — он подходит к ней и кладет руку на плечо, ещё сильнее придавливая её к стене.

— Н-н-нич-чего, пап, — бормочет Амелия и морщится.

Кажется, Волжский делает ей больно.

— Амелия, — рычит он. Мне жутко видеть эту сцену. Чувство, что он сейчас её разок стукнет, и на том она закончится.

— Да ничего! Ничего я не делала! Пошутила неудачно! — кричит она разбрызгивая слезы. — Клянусь, пап!

Волжский её не отпускает. Не верит. Зачем Света решила её закопать? Может, Амелия и её обидно подкалывает?

— Вадим Романович, Амелия и правда ни при чем, — подаю голос, говорю тихо, сбавляя накал ситуации. — Это или инфекция, или колика.

Отец и дочь одновременно впериваются в меня. Амелия с надеждой и дикой благодарностью во взгляде, а её отец с недоверием.

— Как ты это определила? — орет теперь на меня. — Отвечать!

— Вадим Романович! — голос рычит яростью. Не позволю унижать мой профессионализм! — Я ветеринар или где? По симптомам! Взяла кровь на анализ! — сбавляю тон. — Агате надо в клинику. У вас есть, кого вызвать? Или можно позвонить туда, где я работала.

Волжский наконец отпускает Амелию. Настолько слетел с катушек, что даже видео не стал смотреть. Устроил жесткий допрос с пристрастием прямо на месте.

Амелия потирает плечо и заливаясь слезами опускается на корточки. В шоке. Кажется, у неё вся жизнь перед глазами пронеслась.

Волжский вынимает телефон и кого-то вызванивает.

— Лео, Агате плохо. Заказывай скорую! — начинает на повышенных тонах. — Вызывай ветеринарную скорую ко мне в поместье! — выключает звонок и обращается ко мне, чуть сбавив тон: — Сказал, через сорок минут приедут. Но, Лера, если ты зачем-то выгораживаешь Амелию, хотя она виновна, пеняй на себя.

39. ♀

39. ♀

Валерия

Сердце тревожно ёкает. Что, если Амелия все же причастна? А вот вдруг? Волжский меня убьет? Как? Задушит? Внутри поднимается ядовитая ярость. Я устала ощущать давление. Задолбалась слышать угрозы. Надоело!

— А давайте сейчас все закончим? — выпаливаю, глядя ему прямо в глаза, вижу, как его округляются. — Хватит мне угрожать. Хотите убить, убейте уже, пожалуйста. Я не хочу больше играть в эту игру!

Сама не знаю, откуда взялись силы. Наверное, у всех есть предел, до которого ты терпишь, а потом прорывает. Вот и со мной это тоже случилось.

Волжский, на удивление, остепеняется. Все ещё буравит меня тяжелым взглядом, но уголки губ чуть поднимаются.

— Я тебя услышал, — он коротко кивает. — Есть чем ещё помочь Агате до приезда скорой?

— Я возьму анализ крови, — произношу спокойно.

Направляюсь к стеллажу и из того, что оставляла сама, вынимаю запасную ампулу для забора крови. Если Агату отравили, анализ крови это покажет. Как и наличие воспаления. В любом случае он нужен для диагностики.

Пока я нащупываю вену, Волжский нависает надо мной, смотрит из-за плеча, держит чомбур, хотя Агата так слаба, что этого не требуется. Ампула заполняется кровью, я встряхиваю её, взбалтывая содержимое и вручаю Волжскому.

Отхожу к стене. Стресс отступил, и мне становится холодно. Обхватываю себя руками и невольно окидываю конюшню взглядом, пытаясь найти, что накинуть, хотя знаю, что тут ничего такого нет.

— Ты замерзла, — удивительно тепло произносит Волжский, снимая с себя пиджак, и накидывает мне на плечи. Затем обращается к Свете: — Принесите Лере куртку, пожалуйста.

Это он так расчувствовался, видимо, из-за лошади, хотя в душе теплым ручейком струится наивная радость, что ему не все равно.

Света приносит мне куртку, и я возвращаю ему пиджак. А потом к конюшне подъезжает лошадиная скорая, сдает задом, чтобы Агату было легко завести в кузов.

Волжский сам выводит Агату. Она очень вялая, бедолажка, еле идет. Внутри фургона смонтированы металлические ворота, которые работник скорой закрывает за Агатой. Затем хлопает по борту, мол, закончил, и забирается на пассажирское сиденье.

— Съездишь со мной? — вдруг спрашивает Волжский.

— Куда? — округляю глаза.

— В клинику, — терпеливо отвечает он. — Если надо переодеться, у тебя пять минут.

Не буду переодеваться. Платье приличное, в куртке нехолодно.

— Так поеду.

— Тогда идем в машину, — он направляется к дому, куда уже подогнали его внедорожник.

Мне и самой интересно, что с Агатой. И, наверное, мне должно польстить, что он взял с собой меня, а не Николая и не Амелию.

Едем молча. За рулем водитель, но Волжский все время смотрит в окно.

— Если это не сап, Агата поправится, — пытаюсь его подбодрить. — Наверное, колика. Может, заворот кишок.

— Да, я понимаю, — глухо отвечает он. — Прости за грубость. Это было недопустимо.