Сладкий - Маша Ловыгина

– Смешно ей! А я вот боюсь, не закоротило бы! Садись давай. Рюмашку достань с полки.

– Нет-нет, спасибо, я как-то не готова сейчас. Мне бы поговорить. На свежую голову.

– И то верно, скоро Ермоленко припрется, на уши присядет.

– Меня проверять придет?

– Да нет, за настойкой. Взаимоукрепляющей. Нам тут без этого никак.

– Почему? – Варвара положила в щи ложку сметаны и отломила кусок хлеба.

Люба вдруг посмотрела на входную дверь и сказала непонятную фразу, от которой у Вари побежали мурашки по коже:

– Вон человек стоит. Измученный недоверием. Сколько хорошего мог бы еще сделать, а дорога-то его под склон идет...

Варвара отложила ложку и поёжилась.

– Вы про кого?..

Ей вдруг стало очень страшно и почему-то подумалось о Столетове. Но ведь не про него говорила бабка Люба, точно не про него... Тут и Слава недавно был. А хозяйка всё продолжала смотреть на дверь, будто там действительно сейчас кто-то стоял.

– Баб Люба?

– Ась? – женщина перевела на нее рассеянный взгляд, а затем, встряхнувшись, улыбнулась: – Ты ешь, ешь! Я вот что подумала: баню все-таки надо для тебя истопить. Баня любую хворь вытянет.

– Так я не болею, – осторожно возразила Варя.

– Да как же не болеешь? Мотает тебя как березку на ветру. Боишься, что с корнем вырвет. А бояться не надо. Семь раз отмерь, пять раз отрежь и три раза склей. Никто тебя не осудит, все не без греха.

Варвара вообще перестала что-либо понимать. От этих словесных загадок у нее в голове образовался полнейший кавардак. Но, с другой стороны, если в репортаж вставить вот эдакое-то местное колдовство, явно веселее будет. Тоже своего рода мистика. Странненькая, конечно, но за фольклор сойдет. Знахарка, раздающая зелья и советы от всех хворей направо и налево. Ванга местного, новозерского разлива. Главное, самой не воспринимать всерьез. Хоть и ляпнула лишнего про свою личную жизнь, но имен не называла, да и от ненужных подробностей бог отвел. Страсти страстям рознь.

– Я не против бани, конечно. С дороги помыться не мешает. Мне бы еще узнать у вас что-нибудь эдакое, мистическое. Слава рассказал о монахе, – Варя кашлянула, – с факелом. Хотелось бы и вашу версию услышать.

Люба опустилась на стул и подперла щеку кулаком.

– Вот мой муж бы тебе рассказал о том монахе... Видел он его.

– Да вы что?! – выпучила глаза Варя и отправила в рот полную ложку кислых щей.

– Вот тебе крест! Сам мне рассказывал о том. А Родя мой мужик был серьезный. Больной только. Поздно мы с ним встретились, всего годок вместе провели. Уж я с него хворь снимала, но... По врачам он до меня ездил, да лучше не становилось. Почитай, сожрала его работа в тюрьме энтой. А со мной ожил хоть ненадолго. – Люба коротко вздохнула.

– Думаете, его встреча с монахом не к добру была?

Люба пожала плечами:

– А шут его знает. Кабы я сама видела, сказала бы. А так врать не буду. Родька говорил, что, мол, надо было у монаха попросить милости какой, а он испужался, за дерево спрятался. Не замешкался бы, глядишь, полюбовь свою раньше встретил, меня, то есть, – Люба собрала со стола хлебные крошки в ладонь и отправила их в рот.

– Страсти какие... – прошептала Варя. – А вы откуда про людей все знаете?

– А я и не знаю. Само как-то получается.

Они замолчали. Громко тикали ходики. Варвара доела щи и подтерла тарелку оставшимся кусочком хлеба.

– Я, наверное, пойду пока. Вещи разберу, освоюсь. Очень вкусно, спасибо! Я помогу убрать.

– Что ты, что ты, – отмахнулась Люба. – Иди, а к вечеру приходи. Часов в восемь. Вода у меня в бане есть, с озерной полыньи. Ведра три. Обмыться хватит. А Ермоленко я попрошу дров натаскать. Он не откажет. Шибко топить не буду, погреться только. А там мы с тобой и настоечки с устатку выпьем.

– Взаимоукрепляющей?

– Ага. Спать будешь крепко. А за сном и мысли правильные появятся. И страх уйдет.

– Разве я боюсь? – фыркнула Варя.

– Боишься... За себя боишься. Потому и слабой себя чувствуешь. А как за другого сердце встрепенется, откуда только силы возьмутся.

Сезон отчаяния

– На вот тебе бельишко, – баба Люба сунула Варе пахнущую мятой разноцветную стопку. – Подушка и одеяло там есть. Месяц назад приезжал проверяющий на Огненный, так у Черемухиных останавливался.

– Что-то вроде гостиницы, да? – со вздохом спросила Варвара.

– Не знаю, я в гостиницах энтих ваших не была. У них просто дом покрепче. Вот мы его по осени и по зиме протапливаем, чтобы лишай не завелся. Дом-то ведь живой, без заботы погибает. Вон у нас двухэтажный стоит – раньше в нем руководство жило, а потом, как на материке им свою «Санта-Барбару» отстроили, пустует. А как там жить без отопления? Печки не предусмотрены. Ладно, беги, осваивайся. А я баней займусь.

– Может, я все-таки, вам помогу?

– Чем? – рассмеялась баба Люба. – Пальчики у тебя тоненькие, ноготки блестящие. Это ж как такую красоту да по коромыслу?

Варя мельком глянула на свой французский маникюр. Сколько он тут у нее продержится? Впрочем, если дрова не колоть и белье в озере не полоскать, то до отъезда хватит.

При мысли о возвращении грудь снова стянуло. Но уже не так, как еще несколько часов назад, а будто с легким сомнением. Наверное, не надо пока вообще об этом думать. Семен Аркадьевич дал рабочую неделю, чтобы и с дорогой, и с ознакомлением времени на все хватило. И чтобы черновой вариант до ума довести. Все успеть можно, главное, не предаваться унынию и выкинуть из головы всякие лишние мысли. Только они, заразы, так и норовят кольнуть побольнее, спасу от них нет.

Варвара вышла на крыльцо и остановилась, застигнутая врасплох звенящим зимним воздухом. В огородах и палисадниках до верхушек заборов лежал снег. Сколько бы ни было людей в деревне, сейчас все они сидели по домам. На улице ни души, будто и не было здесь никого. Обернись, и бабка Люба привиделась... Но от белья тоненько пахло летом, и Варя, вдохнув свежий мятный аромат, направилась к тому дому, на который указал Слава.

Утопая