Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

— Это вам нужно взять ситуацию под контроль, — говорит Кинкейд. — Еще одна ошибка — и все мы окажемся на краю пропасти. А ты потеряешь больше всех.

Майкл горько смеется.

— Вот здесь ты ошибаешься, доктор. Вот здесь ты ошибаешься.

Затем он уходит, оставляя меня и Кинкейда одних.

— Господи, — ругается он, тяжело выдыхая, и целует меня в макушку. — Сид, ты в порядке?

Я пытаюсь говорить, но из меня вырывается лишь бессвязное бормотание.

— Ничего, — говорит он. — Я отведу тебя на лодку.

Он наклоняется, подхватывает меня на руки и несет мимо тотемного столба и настила, вниз по трапу, к причалу.

Он поднимает меня на борт и спускается по лестнице, затем относит в свою каюту и укладывает на койку.

— Ты проспишь несколько часов, пока не пройдет действие седативного, — говорит он. — Я не знаю точно, что тебе ввели, но с тобой все должно быть в порядке. Я буду рядом, присмотрю за тобой. Ты в безопасности.

Затем он нежно целует меня в лоб, натягивает на меня одеяло, укутывая.

«А действительно ли я в безопасности, если совсем тебя не знаю?» — думаю я. — «Ты солгал мне. На твоих ботинках кровь».

Неужели он убил кого-то?

— Доброе утро, солнышко.

Я стону, шевелюсь, и голова тут же раскалывается от боли, словно внутри кто-то бьет в барабан. Медленно открываю глаза и вижу люк над собой. Но солнца нет. Лишь темные тучи, быстро плывущие по небу. Лодка мерно покачивается, вода плещется о борта и причал.

Поворачиваю голову и вижу Кинкейда, сидящего в кресле в углу каюты, с кружкой чего-то похожего по запаху на мятный чай. Под его глазами залегли темные круги, а щетина превратилась в бороду. Он выглядит изможденным, что заставляет меня предположить, что я выгляжу еще хуже.

— Не пытайся сразу вставать или делать резкие движения, — предупреждает он меня, и его голос суров, но тих. — Ты еще какое-то время будешь вялой. Я не знаю точно, сколько седативного тебе вколола Эверли, но это было близко к опасной дозе. Ты пробыла без сознания всю ночь.

Я пытаюсь сглотнуть, но во рту сухо. Все события прошлой ночи всплывают на поверхность, и я пытаюсь отмахнуться от них, не желая сталкиваться с ними лицом к лицу, не желая, чтобы мое отношение к Кинкейду изменилось.

Но оно уже изменилось. Мое сердце сжимается.

Так ужасно сжимается.

— Мне жаль, — говорит он, смотря на мое лицо. — Мне правда жаль, — он помогает мне медленно сесть, затем протягивает кружку с чаем и снова садится.

— Ты солгал мне. — Я резко вдыхаю, готовясь к боли. — Это ты убил Клэйтона?

Он качает головой.

— Нет.

— Почему я тебе не верю?

Он пожимает одним плечом, глядя на свои руки.

— Потому что доверие, которое было между нами, разрушено. Вот и все, Сид.

Я делаю глоток чая, позволяя ему согреть мое горло, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем проглотить.

— Почему ты солгал мне?

Он тяжело выдыхает через нос.

— Договор о неразглашении, — он смотрит на меня с болью в глазах. — Прости. Это правда.

— Так теперь это вопрос того, что ты не доверяешь мне, — говорю я ему.

— Насколько я знаю, ты можешь улететь первым же гидросамолетом сразу после шторма. И рассказать миру о том, что видела здесь. Я, кстати, не советую. Не про отъезд — это я рекомендую. Я имею в виду нарушение контракта. Они засудят тебя, и даже если ты думаешь, что тебе нечем угрожать, они что-нибудь найдут. Ты понимаешь меня, Сид? Они поставят себе цель уничтожить тебя, — он делает паузу. — Они убьют тебя в переносном смысле. Так или иначе.

Я сглатываю, ощущая страх.

— Ты советуешь мне уехать?

Он откидывается на спинку кресла и проводит рукой по щетине на челюсти.

— Мне придется лететь с тобой на самолете. Но да. Я думаю, тебе стоит уехать.

Я смотрю на него в недоверии.

— Ты серьезно?

— А когда я не серьезен? — говорит он, не отрывая от меня взгляда. — Как только шторм утихнет, я отправлю тебя первым же рейсом отсюда.

— И ты тоже поедешь? Просто бросишь свою лодку, свою работу и уедешь?

— Мне придется вернуться в какой-то момент. Возможно, я смогу уехать лишь на несколько дней, но да. Я позабочусь о тебе, Сид. Говорил же. Я помогу тебе устроиться там, где ты захочешь. Не придется беспокоиться о финансах, тебе не придется беспокоиться ни о чем.

— Кроме того, что мне придется беспокоиться о своих друзьях здесь, в «Мадроне». Они тоже в опасности?

Он на мгновение задерживает на мне взгляд, ничего не говоря. Затем отрицательно качает головой.

— Нет.

Я выдыхаю дрожащий воздух. Мои нервы так измотаны, что я чувствую, как они рвутся один за другим, пока уже ничто не сможет удержать меня в целости.

— Они накачали меня наркотиками, потому что я узнала правду о Клэйтоне, — говорю я. — Они хотели заткнуть меня. Но они куда-то меня вели. Майкл говорил что-то о том, чтобы посмотреть на мой мозг…

Он кивает.

— Да. Они подключили бы тебя к ЭЭГ25. Измерили бы твои мозговые волны.

— Но они знают, что я говорила правду, — говорю я. — Так зачем? Это была угроза?

— Ты не здорова, Сидни, — мрачно говорит Кинкейд. — У них есть доступ к моим файлам на компьютере. Они знают, что я записывал после наших сеансов. Они знают о твоих галлюцинациях. О твоем лунатизме. Они знают, что ты видела призраков.

— Нет. Нет, потому что те существа в лесу, те медведи, волки — ты тоже их видел. Они настоящие.

— Я знаю, что они настоящие, — признает он. — И Эверли с Майклом тоже это знают. Они беспокоятся не поэтому. — Он делает паузу. — Они беспокоятся по тем же причинам, что и я, с той лишь разницей, что мне не нужно изучать твой мозг и мне не нужно выписывать тебе лекарства. Я знаю, что все, что тебе нужно, — это время. Время, чтобы поправиться. Депрессия — это такая же рана, как и любая другая. Для ее заживления нужно время. Быстрого решения не существует.

— Но она накачала меня наркотиками, — говорю я ему. — Она сделала мне укол.

— Ты пыталась напасть на нее, — указывает он.

Я сужаю глаза.

— Почему создается впечатление, что ты ее защищаешь?

— Поверь, это не так, — говорит он с легкой улыбкой. — Я просто говорю тебе факты. — Он встает, открывает шкаф и достает мои леггинсы, чистое белье и мой зеленый свитер. — Я сходил в твою комнату и взял одежду. Подумал, ты захочешь переодеться. Когда будешь готова и если все еще захочешь, мы пойдем в кабинет Эверли вместе и скажем ей, что ты хочешь уехать.

Мысль об отъезде вселяет в меня надежду, и я благодарна, что мне не придется идти одной. И все же от мысли снова увидеть Эверли меня тошнит. Не только потому, что я пыталась напасть на нее — что было довольно неадекватно, унизительно и мне же во вред, — но и потому, что она накачала меня наркотиками. Она до смерти напугала меня.

И она лгала прямо в лицо всем.

— Ты можешь сказать мне что-нибудь о Клэйтоне? — умоляю я Кинкейда, прежде чем он уйдет. — Он еще жив?

Он замедляется.

— Я не уверен.

— Они… они забрали его для тестов? Они забрали его, потому что он был плохим? Потому что его никто не будет искать?

Не поэтому ли я тоже здесь?

Потому что они хотят провести опыты надо мной? Потому что меня никто не будет искать, если я исчезну? Это был их план с самого начала?

Были ли эти сеансы способом доказать мою ценность для того, чтобы остаться в живых?

Я доказала свою ценность?

Но я не произношу эти последние вопросы вслух. Я слишком боюсь ответа.

И Кинкейд ничего не говорит. Выражение его лица, стальной оттенок его глаз говорят, что ему не позволено.

Он уходит, закрывая за собой дверь каюты, чтобы дать мне уединение, и я несколько минут смотрю на чай, потерянная в мыслях, которые не имеют никакого смысла, подавленная нарастающим чувством страха.

Кажется, я права.